И пока он там размягчался сердцем и припадал к истокам, этот рыжий придурок уронил на него сверху со стола вазу с гиацинтами.
Люди, периодически спрашивающие меня, покупать ли им мейн-куна. Покупайте! Страданиями душа совершенствуется, это еще папенька Марии Ивановны говорил.
Кот Матвей у меня заколосился. «Обомшел» – сказала бы я, если бы он зарастал мхом, но кот спешно покрывается не мхом, а мехом. Бродит по квартире, роняет клочья с той величавостью, с какой дерево сыплет рыжими листьями в безветренный день. Встаешь утром босыми ногами на паркет и утопаешь в его шерсти. По утрам стал петь громче, перекликает ветер: к зиме идет дело, значит.
Фактически в одном его рыжем бессовестном лице у меня имеется четыре кота. Объединяет их только прискорбно низкий уровень интеллекта.
Летний кот вальяжен, изнежен и капризен; он точно вампир, предпочитающий темные углы и холодные каменные плиты. Осенний стремителен и ловок, он бьет голубей через стекло и хозяйственно сушит убитых мух в мухохранилище (последний раз оно было устроено под ковром в детской). Делает нычки сухого корма в моих ботинках, а когда я, ругаясь, вытряхиваю твердые комочки на паркет, презрительно пожимает плечами. «Зима близко, глупая женщина, – говорит взгляд кота, – еще пожалеешь о том времени, когда я тебя подкармливал».
Кот весенний раздражителен и вспыльчив. Приобретает замашки домашнего тирана и деспота и в этой своей ипостаси сталкивается с настоящим домашним деспотом, то есть со мной. Весь март – это передел сфер влияния и продавливание границ. А на щеках у этих жалких людишек спать можно? А откусывать лишние уши у котика-флегматика? Перевернуть миску и щедро сеять горстями корм по всей округе? Смочить лапы в поилке и надавать ими пощечин, когда запретят спать на щеках? Изгрызть розу, уколоться шипами, орать, нервно пить из вазы, испугаться, что застрял головой, опрокинуть вазу и шлепать по растекшейся луже, радуясь как дитя?
Зимний кот кроток, тих и волшебен. Совмещает в себе текучесть воды, когда торопится по своим делам, и неподвижную тяжеловесность камня, когда мимикрирует под шапку и не вздрагивает, даже если на него сесть. В то же время, начав движение, с легкостью проходит через закрытые двери, протекает сквозь щели, и только окна ему не даются: кот сидит на подоконнике и методично бумбумкает лбом об стекло.
– Дятел ты, дятел, – говорю я ему со вздохом.
Кот смотрит на меня ласковым взглядом существа, превосходящего меня настолько, что обижаться на «дятла» ему просто смешно. Белый подшерсток на его лопатках топорщится. Он похож на рыжего кошачьего ангела с прорезающимися крылышками.
Кот учится разговаривать. Но осваивает не нормальную человеческую речь или хотя бы абырвалг, а какие-то ошметки сетевого сленга.
Утром, прибежав к миске на кухню и сбив по пути двоих-троих замешкавшихся людей, танцует на задних лапах, выкрикивая: «Уняня! Уняня!»
Затаившись на шкафу, прыгает на старшего кота с криком: «Каваааай!»
И запомнил, поганец, универсальное возражение на любое замечание.
– Не люди для котиков, а котики для людей! – говорю я, обреченно накладывая в миску корм в шесть утра.
– Пруф? – мелодично осведомляется кот и ставит хвост вопросительным знаком.
Кот Матвей меня любит.
Девиз кота: «раз я тебя полюбил – терпи, детка». Все как у людей.
По утрам кот приходит и начинает делать мне непрямой массаж сердца. Сердце, по мнению Матвея, находится у меня в животе.
Я сразу оживаю. Попробуй не оживи, когда десять килограмм спасительного котика мнет твою печень.
– Твоюжмать! – выдыхаю я.
Котик смотрит укоризненно. «Скотина ты неблагодарная. Я тебя реанимировал, а ты».
И уходит спасать собаку. У собаки сердце в ухе, и если за него укусить, собака тоже очень смешно оживает.
После завтрака Матвей ложится на спину и придирчиво вылизывает себе пузо. Потом сохнет, призывно раскинув лапы в стороны, как наложница в гареме перед приходом султана.
Если, проходя мимо, ткнуть в него пальцем, кот разорется и устроит скандал. Он напоминает девицу, которая сперва сосредоточенно красит по одному ноготку, потом бегает, беспомощная, машет ладошками, вся такая трогательная, несуразная такая вся, потом случайно задевает свеженалаченным пальчиком экран айфона и орет: «Да чтоб ты сдох, Стив Джобс!»