Но этот, тонконогий, забрался в его квартиру и сидел за тазиком, в котором дочь вечером собиралась пускать кораблики. Он вытер жирные руки полотенцем, оставив на них след от крема, и с жалкой надеждой подумал, что, может быть, Катя прервет шаманство на кухне и убьет паука сама, но, еще не дойдя до конца этой мысли уже понял, что нет, не убьет. «Знаешь, в ванной паук». «Так пойди и убей его!» И все. Нужно будет идти и убивать. Проще сделать это сейчас.
Он намотал на руку полотенце и шагнул к тазику. Паук сидел, не двигаясь, но когда он наклонился, торопливо отбежал к стене и замер, хотя здесь был как на ладони. Теперь надо прихлопнуть его.
Он глубоко вдохнул, задержав взгляд на одной оттопыренной паучьей ноге, сдернул полотенце с руки, набросил на сушилку и вышел, и закрыл за собой дверь, и не забыл выключить свет, мысленно уговаривая паука убежать, пока темнота.
Тихо вошел в нагретую кухню и уставился на блестящий желтый ком, который жена, пыхтя, возила по припыленному мукой столу.
– Там в ванной паук, – выговорил он, чувствуя себя отвратительно, просто отвратительно.
– Паук? – она бросила на него рассеянный взгляд, дернула плечом, убирая со щеки прядь, не отрывая рук от теста. – Надеюсь, ты его не тронул? Пауки – к деньгам.
Он моргнул, постоял, развернулся на автомате, вернулся в ванную комнату и сел прямо на пол. Сидел, смотрел на паука возле тазика, пока не заглянула жена и не спросила, что это он тут лыбится как дурак, пока она мучается с тестом.
Мне нужен был фонарик, и я забрела в магазин с названием, которое сейчас уже не вспомню – «Вещи Будущего» или что-то вроде того.
За покупателями ходил высокий парень с лошадиными зубами и жизнерадостной физиономией, как у осла из «Шрека». Демонстрировал светящиеся ручки и микроскопические вентиляторы. Женщине лет сорока пяти с утомленным лицом и такими глазами, как будто уже три года ноябрь, предложил набор чашек-непроливаек.
Женщина сказала, что она не пьет чай. А кофе? И кофе не пьет. Парень сник, но тут заметил в отдалении меня и устремился навстречу.
Фонариков не было, но он разложил передо мной весь их ассортимент, отдающий трескучим безумием напрасно заполненной пустоты. Настольные лампочки, термосы, автомобильные смайлы, головоломки… И, наконец, видя, что я вот-вот уйду, снял с полки корзинку – такую невысокую корзинку для маленьких собачек.
И в этой корзинке действительно спала маленькая собачка. Йоркширский терьер, очень милый и трогательный. Один нос закрыт лапой, шелковистый бок поднимается вверх-вниз.
Я так изумилась, что могла только спросить:
– Это ваша?
Парень удовлетворенно загоготал и предложил мне ее погладить.
– Зачем? – говорю. – Я не хочу ее будить.
И тут он мне сказал, что это игрушка.
Я не сразу поверила. Потом потрогала и поняла, что да, игрушка. Удивительно реалистичная. Сопит во сне, и животик поднимается-опускается.
– А что, – спрашиваю, – она делает?
– Да ничего. Просто лежит и спит!
– А зачем она такая нужна?
Парень посмотрел на меня с сожалением.
– Вот представьте! – говорит. – Приходите вы домой с работы. А живете-то одна. Ну то есть вообще никого у вас нету. За окном темно. Вас никто не встречает. Родителей нет, мужа нет, ребенка нет. Вы проходите на кухню, – тут он расцвел всем лицом, – а там собачка! Лежит, спит, дышит! Понимаете?
– Понимаю, – сказала я.
– И вам вроде как веселее!
– Веселее, – согласилась я.
– То есть вас как будто кто-то ждет! – чуть менее уверенно сказал он.
Я кивнула.
– А сколько она стоит? – вдруг тихо спросили рядом.
Я обернулась и увидела женщину – ту самую, которой парень пытался всучить чашки-непроливайки.
Он назвал цену.
– Я возьму, – сказала она. – Не надо упаковывать, у меня внизу машина.
Протянула руку и очень осторожно, очень нежно, очень издалека коснулась мягкой шерстки на боку.
Когда она вышла, мы с парнем немного постояли молча.
– Черт, – сказал он наконец. – Как-то неловко вышло, да?
– Почему же неловко? – сказала я. – Представьте: она приходит домой с работы. Дома ее никто не ждет. Она живет одна. Ни родителей, ни мужа, ни ребенка. Заходит на кухню, а там…