Толстухи в возрасте, которые рулят там, уже расшаркиваются передо мной, спрашивая где Мария. «Будет позже», — говорю я, тяну Гордонс с тоником. Она появляется прямо передо мной, я офигительно задумался обо всем, мы обнимаемся, ужинаем.
— Маша, — прошу я ее, — поедем в Пауло, я хочу купить Тебе подарки. Она поднимает глаза.
— Ооо, да мой кавалер ограбил банк? — ржет она.
— Нет, — говорю я как-то отрешенно, потому что в голове мысли о разговоре ночью.
— Давай завтра, а? — говорит она. — С утра.
Окей, мы идем в ее маленькую квартиру в Сантосе, которую здесь снимает для нее компания. Утром мы едем в Пауло, мы болтаем в автобусе, автобус, кстати, такой нормальный ну, типа, междугородний, так обо всем: она рассказывает мне местные истории, достопримечательности, поражаюсь она так до фига знает — каждый раз что-то новое.
— Маша, — спрашиваю, — ты что в турфирме работала? — она заливается от смеха, — да, а откуда ты знаешь? Я, кажется, кое что начинаю понимать, да так просто, — говорю, — подкованная лучше любой энциклопедии.
— Ну не без этого, — отвечает она, — а вообще я очень люблю свою страну еще и поэтому. Я здесь родилась и выросла, я никогда не видела Европы, но и не особо страдаю — есть тиви, интернет… может, когда разбогатею, поеду. И в УкраинУ- ржу я.
— А вот в украинУ, могу хоть сейчас, — я немного офигиваю.
— Как? — говорю.
— А просто, — ржет она — обращаюсь в твое консульство, говорю: я ношу ребенка украинЫ и меня сразу оправят вместе с Тобой. А нет — Мы объявим вам войну.
Я смеюсь, я рад, что разговор принял дурашливую тему. Хотя еще одно упоминание о ребенке задевает меня. Неужели. Мы тусим по магазинам она превращается в леди, снова меряет тряпки, мы скупаем их, она иногда, как маленькая девочка дурачится, смеется и кричит: «Алекс, ну как?» Я согласно киваю — мне нравится ее манера одеваться, впрочем, как у большинства латиносок. Этот стайл провокация во всем: иногда это вульгарно, но у них и на них это смотрится очень сексапильно без ханженства.
Увешанные пакетами, мы катимся к ее дому, она щебечет, я здороваюсь с обитателями ее улицы, как будто сам прожил здесь, дарю мелкие презенты, типа пачек красного «Мальборо». Какая-то старуха говорит долго на португисе или наречии, я не фига не понимаю, Мария просто цветет.
— Что она говорила так долго? — спрашиваю я.
— Она сказала, что ты щедрый дон и добрый и что они ждут, — тут Маша ржет еще больше, не сдерживаясь, — нашей свадьбы и детей помогут нянчить.
Мы валяемся в ее квартире, я отправил пару деловых мейлов с машиного ноута настроение, ну такое, как будто что-то произойдет… пока хорошо но… идет реклама концертов всяких знаменитых европейских банд. Они, кстати, сюда едут просто косяками собирая стадионы, никогда не думал что Бразильерия так помешана на роке, Маша что то говорит о визите Мейденов показывает мне майки с концертов.
— После этого концерта я решила сделать тату, — говорит она. Ее тату — какой то узор чуть ниже спины, но выполнен прикольно.
— Послушай, Маша, я хотел поговорить серьезно, — она останавливается, садится рядом со мной, берет меня за руки, и вдруг Маша становится сдержанной, как никогда.
— Ну, я примерно, знаю о чем Ты хочешь спросить: будешь Ты со мной или нет — ребенок будет.
Я теряюсь, но понимаю, что я сам напросился, она умней меня, сто процентов, убеждаюсь после последующего диалога.
— Мне жаль, что Ты не хочешь остаться — я знаю много историй и это, наверное, самые типичные бразильские истории, когда иностранцы женятся у нас, мне не повезло, наверное, — в ее словах нет пафоса. — Мне 27, я хочу ребенка, я выросла в небогатой семье, где все тяжко работали, я окончила колледж, потом еще одно образование, я хотела подняться — все до чего я доросла — Ты видишь сам: круто или нет, поверь, для девочек из моих кварталов — это круто. У меня большая семья, братья, сестры. Но я отдавала всю себя работе. Теперь мне 27, к сожалению, мои романы не были удачными, кроме того, я выросла, ну ты понимаешь, в районах, где бедность и черные, нет, я не про расизм, просто белые ко мне тоже не очень-то относятся, ну ты понимаешь — у нас тут много смесей. Я хочу, что бы мой ребенок был Доном и ему будет легче в жизни, кроме того у меня хорошие перспективы на работе — он никогда не увидит те места, где росла я.
