Она вышла на перрон проводить его.
– Оставь свой адрес! – потребовал он.
Она написала на листочке бумаги, как ее найти. А после он, схватив ее за руку, прижал к себе и поцеловал. Она его оттолкнула, вскочила в вагон, и пассажиры долго оживленно обменивались впечатлениями от увиденного. Ей было ясно, что они больше никогда не встретятся, и жизнь пошла своим чередом: ученики, школа, домашние задания, внеурочная работа…
Прошли месяцы. И вдруг – звонок в дверь. Открывает – а это он (хотя девушка и думать о нем забыла)! Она смотрела на него широко открытыми глазами и не верила в происходящее. Прошел день, два – он починил все сломанные приборы в ее крохотной квартирке.
– Что ты собираешься делать дальше? Ты ко мне надолго? – спросила девушка.
– Навсегда, – твердо и безоговорочно прозвучало в ответ.
С того момента прошло почти полвека. Около сорока лет они прожили, что называется, в гражданском браке, а расписались только на склоне лет. Я помню бабушкину улыбку и взгляд, когда она вспоминала, как шли два старика по аллее, держась за руки, подавать заявление в ЗАГС. Она подарила Юрию двух сыновей, а судьба им – трех внуков. Он был с ней и в радости, и в бедах, держал ее за руку во время болезни, всегда был рядом в походах с учениками и на родительских собраниях.
Но однажды жизнь вынесла приговор: диагноз – рак, и дедушки вскоре не стало… Я все помню: как он учил меня ездить на велосипеде, как вместе с ним впервые вытянула из пруда карася. В их доме на улице Карла Маркса всегда было тепло – это дедушка с бабушкой светились переполнявшей их любовью, хотя редко говорили о ней вслух.
Все твердят, что любовь бывает разная, – не спорю. Она может быть тихой и бурной, молчаливой и многословной, но если это настоящая любовь – она всегда неповторима.
Надежда Косолапкина. Любушка и чудище
Где-то глубоко в душе она была романтиком. Страстным, отчаянным, нежным. Красная шапка с помпоном-ежиком, гигантского размера синие рукавицы, белая, в мелких ранках, сумка из дерматина.
А еще у нее была мама Галя – ждала дочку каждый вечер в кресле цвета облезлой дымчатой кошки. Мама как мама. Суета, ворчание и страх за Любино будущее. И если бы она могла передвигаться сама, то наверняка личная жизнь дочери давно бы совсем сошла на нет.
Личная жизнь опасливо поглядывала на подъездную дверь, подкидывала записочки в почтовый ящик и преданно смотрела в глаза.
– Отстань, а? – усердно повторяла Любушка каждый день. Но Леший, а именно так Люба его называла, стойко стоял возле почтовых ящиков и фыркал, как изголодавшийся по ласке кот.
– Не уйду!
Люба закатила глаза и с победной ухмылкой проплыла в квартиру № 5. На пороге демонстративно оглянулась и бросила:
– Стой-стой, формула любви!
Кавалер нахмурил густые брови, сощурил добрые серые глаза и водрузился на перила.
В прихожей было темно. Люба включила свет и внутренне вздрогнула. Мама ждала в коридоре. Свежий взгляд, руки спокойно лежат на подлокотниках – видимо, недавно проснулась.
– Привет. С кем ты там?
– Да Леший снова площадку топчет.
– Не надо так с Алексеем, доченька. Он парень хороший. Надежный.
Люба закинула шапку-лепешку на полку, синие рукавицы пристроила в тумбочку. Старенькое пальто повесила на крючок, пожизненно приколоченный ржавым гвоздем.
– Ага. На него всегда можно положиться: шугает рекламщиков, отпугивает курильщиков… Незаменимый кавалер!
Змейка-язва приятно щекотала нёбо, внутри почему-то становилось тепло. Ляпнул гадость – сердцу радость – скрипнула мысль и подняла вихрь немой истерики. Люба смеялась как проклятая. Никакие силы не смели унять этот нечеловеческий смех.
– Доча, доченька, – металась мама в кресле по коридору. – Что ты?
30 лет. 30 лет жалкого существования. Все сама. Все одна. Господи, где же тот самый?! Тот настоящий?! Сильный, смелый и великодушный?! Именно великодушный, с большой душой и живым сердцем.
* * *
Люба сидела в кресле и варила кашу из собственных мыслей. Мама дремала перед телевизором. Спокойная. Тихая. Сытая.
Нет таких. И никогда не было. Все сказки.
Любушка подошла к зеркалу: длинные волосы задушены мертвой хваткой, красная бархатная резиночка гаденько выглядывала из-за светлой макушки, глаза ввалились и казались горошинами за окулярами очков. Белая идеальная кожа переливалась не то синим, не то фиолетовым оттенком.
