– Знатная сегодня погодка, – сквозь скрип снастей доносится до девушки чей-то голос. И Риль ныряет обратно под парусину.
– Да уж, разгулялась буря не на шутку. Эх, люблю я, когда палуба под ногами ходуном ходит, прям живым себя ощущаешь, как в старые добрые времена.
– Ты поэтому со своим фонарем таскаешься? Ностальгируешь, старый хрыч?
– Как будто ты не вспоминаешь себя живым? Все мы такие, ностальгирующие. Мне сегодня человеческим духом пахнуло, во-о-он у тех бочек.
– Это твой маразм там пахнет. Небось, опять девчонку вспоминал?
– Вспоминал. Отчего же приятное-то не вспомнить. Хороша была. Что и говорить. Тело беленькое, мясо мягонькое и вку-у-у-усное, наверное. Жаль, пришлось её Бледнолицему отдать.
– Ну, у него в Терлистагах тоже не сахар. Долго она там не протянет. Из его подземелий ещё никто живым не вышел.
– Так-то оно так, – вздохнул невидимый собеседник, – пошли, что ли, в картишки перекинемся, а то гляди, как море беснуется. Палубу точно зальёт, а мокнуть мне что-то не хочется, пусть даже и по памяти.
На палубе раздались шаги, которые к облегчению девушки, затихли на другом конце судна. Заскрипела давно не смазанная дверь, гулко хлопнула, и наступила тишина. Вдали бесновалась буря, подбираясь все ближе, чтобы вновь ударить по кораблю.
Риль скрючившись сидела в своем хрупком убежище. Лишь звук гулко бьющегося сердца говорил, что она жива и не превратилась в одну из неупокоенных душ, населявших это плавучие корыто. «Если вернусь, лично того шутника, что меня сюда забросил, освежую. И никто меня не остановит!»
Но для этого надо вернуться. Риль взгрустнула… Ментальная связь с семьей не работает. Ни до кого из друзей она дозваться не может. А это очень плохой признак… очень.
Грустные размышления прервал ослепительный свет, поглотивший судно. Раздалось басовитое гудение заработавших заклинаний. «Мощно», – уважительно оценила Риль. Казалось, что корабль подняли в воздухе и теперь он висит, залипший в паутине белого света.
– Держи, правый борт! Держи, я сказал! – раздавшийся вопль заставил её вздрогнуть.
– У нас прокол, капитан!
– Закрой, чем хочешь, хоть задницей своей! Стакс, твою за ногу, держи правый борт, у тебя сейчас само всё порвется, без всякой помощи. Я тебя тогда самого на мелкие тряпочки порву!
– Капитан, активность по левому борту!
– Я тебе дам, активность, в одно место! Ну где ты её разглядел, слепота инвалидная? Тебе просто фонарь в защиту кинули. Ну, куды ты мощность на себя забрал, скудоумность ходячая. Ты же правый борт оголил! Верни всё, как было!
Быстрее, я сказал, быстрее! Ещё пару секунд, и ты у меня до конца жизни на речной посудине веслом работать будешь.
– Капитан, нестабильность по правому борту. Я не успеваю заделывать прорехи. Капитан, нам не удержать щит!
– Держать, сухопутные селедки, держать, я сказал! А-а-а, чтоб вас мамы никогда на мои глаза не показывали. Ушли. Все.
– Но капитан…
– Что, капитан? Я не капитан. Я главврач палаты убогих и криворуких. Впору самому топиться.
– Капитан, можно хоть судно осмотреть.
– Да что уж теперь осматривать. Все, кто нам нужен был – тю-тю, утекли. Ручкой вам только, олухам, помахали. На осмотр полчаса.
Им хватило и десяти минут, чтобы обнаружить убежище Риль.
Мужская рука крепко вцепилась в плечо девушки и, как кутёнка, вытащила на палубу.
Риль обнаружила себя в окружении мрачных фигур, закутанных в черные плащи. Они молча разглядывали находку. Та же, очутившись на продуваемой ветром палубе, обхватила себя за плечи, пытаясь согреться. Вид у неё был довольно жалким: мокрая туника прилипла к коже, почти ничего не скрывая, босые ноги, покрытые гусиной кожей, пританцовывали от холода на месте, когда-то шикарные каштановые локоны слиплись в одно невообразимое нечто, на щеке красовалась большая ссадина. Обломанные ногти и содранные в кровь руки довершали облик жертвы трагических обстоятельств. Даже при очень большом желании принять её за злодейку было трудно. Видимо, это поняли и незнакомцы.
– Капитан, мы тут пассажира нашли, точнее пассажирку, – откинул капюшон один из них, открывая молодое, чисто выбритое лицо с пронзительными голубыми глазами.
