Последующие биографии Лермонтова вплоть до конца 1930-х гг. почти ничего не добавили к труду Висковатого и обычно являлись его пересказами. В обширном очерке Д. И. Абрамовича (1913) дан лишь систематизированный обзор биографических источников (в том числе появившихся после работы Висковатого), снабженный краткими (иногда случайными) характеристиками. Работа Абрамовича (с приложением первого опыта летописи жизни и творчества Лермонтова) не была биографическим исследованием в точном смысле, но она облегчила дальнейшие разыскания в области научной биографии Лермонтова.
Несмотря на публикации биографических материалов, создавших базу для углубленного изучения Лермонтова, лермонтоведение 1880–1890-х гг. не дало выдающихся научных работ. Наиболее характерные его жанры: критический этюд — интерпретация текста, с экскурсами в область психологии творчества, носящими обычно субъективно-импрессионистический характер (Ключевский, В. Д. Спасович, С. А. Андреевский), или компилятивный критико-биографический очерк в духе культурно-исторической школы (Н. А. Котляревский). Общая тенденция этих работ — подчеркивание эволюции Лермонтова к резиньяции и примирению — уже обозначилась ранее. В противоположность им народническая критика (Н.К. Михайловский, Р. В. Иванов-Разумник) акцентировала в Лермонтове действенное, протестующее начало, но также не ставила целью конкретно-историческое изучение. Религиозно-философская эстетика (B.C. Соловьев, Д.С. Мережковский, позднее В. В. Розанов) сосредоточила преимущественное внимание на демонизме Лермонтова; первые, расходясь в общей оценке Лермонтова, сходились в признании его предтечей ницшеанства (с противоположной оценкой). Розанов находил и одобрял у Лермонтова преимущественно «демона эротической страсти», но осуждал мотивы демонической мятежности. Символисты относили Лермонтова, наряду с Ф. И. Тютчевым, Гоголем, Ф. М. Достоевским, к числу своих духовных предков в русской литературе. В статьях А. А. Блока о Лермонтове нашли выражение его собственные мысли о судьбах интеллигенции и народа. Эти статьи (как и импрессионистические этюды Ю. И. Айхенвальда) были проявлениями обострившейся борьбы вокруг имени Лермонтова в конце XIX — начале XX в. и важны не столько для научного лермонтоведения, сколько для изучения русской общественной и литературно-художественной атмосферы названного периода.
Особняком стояли работы психологической школы; так, Д. Н. Овсянико-Куликовский сопоставлял психологические характеристики Лермонтова и его героя и стремился описать общественно-психологический тип эпохи, привлекая как литературный, так и биографический материал — о кружке Н. В. Станкевича, о Белинском (История русской интеллигенции. 1906. Т. 1; М. Ю. Лермонтов. СПб., 1914).
Для развития науки о Лермонтове большее значение имело сравнительно-историческое исследование частных проблем творчества, начатое главным образом учеными культурно-исторической школы. В 1888 г. Спасович вернулся к проблеме «байронизма» и поднял вопрос о связи творчества Лермонтова и А. Мицкевича; его сопоставления носили несколько прямолинейный характер и не были подкреплены достаточным фактическим материалом. Однако самая проблема интенсивно разрабатывалась Алексеем Н. Веселовским (Западное влияние в новой русской литературе. 1881–1882; отд. изд.: 1883) и в особенности Э. Дюшеном (Поэзия М. Ю. Лермонтова в ее отношении к русской и западноевропейским литературам. 1910; рус. пер. 1914), суммировавшим и обогатившим наблюдения о связи Лермонтова с западноевропейской и русской литературами; эти работы, методологически еще не поднимавшиеся над компаративизмом своего времени, с его несколько механическим пониманием «влияний» и «заимствований», тем не менее опирались на всю сумму известных к тому времени биографических и историко-литературных данных о Лермонтове.
Дальнейшее изучение проблемы шло по линии установления литературной преемственности мотивов и образов (В. В. Сиповский, 1914; С. И. Родзевич, 1913,1914; И. И. Замотин, 1914; Н. П. Дашкевич, 1914) и исследования конкретных литературных воздействий. Систематическое обследование последних (на уровне источников и реминисценций) предприняли Б. В. Нейман, Л. П. Семенов, С. В. Шувалов, обнаружившие в ряде произведений Лермонтова следы заимствований из В. А. Жуковского, В. В. Капниста, А. А. Бестужева (Марлинского), Е. А. Баратынского, И. И. Козлова, поэтов «Московского вестника», Скотта и др. Почти исчерпывающе были собраны скрытые цитаты и реминисценции из Пушкина (Нейман, Семенов). Работы эти, носившие конкретно-фактографический характер и шедшие в русле традиционного компаративизма, расширяли скудный круг сведений о литературных связях Лермонтова и в дальнейшем позволили уточнять его литературную ориентацию в разные периоды творчества. Заслугой сравнительного литературоведения было установление круга фольклорных источников поэзии Лермонтова (П. В. Владимиров, 1892; Н. М. Мендельсон, 1914). В 1914 г. к 100-летнему юбилею Лермонтова выходит сборник «Венок Лермонтову», где сравнительно-историческое направление получило отчетливое выражение; здесь, однако, были поставлены и более общие проблемы воздействия Байрона и Руссо на Лермонтова (П. Н. Розанов) и начато типологическое изучение ближайшей лермонтовской среды, прежде всего поэтов кружка Станкевича (Н. Л. Бродский). Сборник также отразил устойчивый интерес к мировоззрению Лермонтова — в первую очередь к психологии и «метафизике» «земного» и «небесного», одиночества, религиозного бунта и т. п. (П. Н. Сакулин, И. М. Соловьев). В этом отношении «Венок» был итоговым для дореволюционной науки о Лермонтове.
