О лебединых крыльях, котах и чудесах - страница 28

По их лицам я вдруг поняла, что сейчас услышу что-то ужасное. Мне стало не то чтобы страшно. Но если бы в тот момент кто-то предложил мне маховик времени, чтобы открутить обратно последние десять секунд, я бы, пожалуй, отдала бы за него пару месяцев лета.

– Васина футболка, наверное, высохла, – очень спокойно сказала мама. – Принеси, пожалуйста. Она возле бани.

И всё? Я умчалась, неуверенно радуясь, что меня никто и не собирался наказывать за дерзость.

Футболка действительно высохла. Никаких следов крови (а распоротая стеклом пятка кровоточила прилично) не осталось. Я свернула ее и побрела обратно.

На подходе к дому мне внезапно стало так тошно, что пришлось сесть, и некоторое время я провела под кустами малины, глядя, как по моим ногам карабкаются крошечные малинниковые муравьи.

Мне было двенадцать лет, и я впервые ощутила, на какой тонкой грани балансируют насмешники со своим бесчувственным острословием, со своей способностью вслушиваться только в себя. Вася был взрослым и неуязвимым. Мне казалось, об него можно обтачивать ехидство до бесконечности.

Еще через пять минут в компании муравьев я поняла, что у моих родителей было что мне сказать. Но все, что они себе позволили, – это напомнить мне о событиях трехдневной давности.

Еще через десять минут из дома вышел Василий.

– Ну? – говорит. – Чего расселась?

– Ягоды искала, – говорю. – А их уже нет.

– Не выдумывай, – говорит Василий. – Это ремонтантная малина, она у вас до сентября плодоносить будет. Хоть что-то я знаю, да?

Это был первый и последний раз, когда Вася позволил себе напомнить разговор с нашей родственницей.

С тех прошло довольно много лет, и я даже повторяю про себя иногда, что если ничего не видно, это не значит, что ничего нет. Фраза, конечно, менее дурацкой не стала. Зато я от повторений определенно стала менее дурацкой, хотя Вася, наверное, со мной и не согласился бы.

Год назад приехали в нашу деревню люди. Купили развалюху покойной бабы Гали. Развалюху снесли, на ее месте возвели двухэтажную бревенчатую избу с резным крыльцом и верандой. Собирались жить в ней сами, но передумали, и дом был выставлен на продажу.

За восемь миллионов.

Тут надо понимать: деревня наша расположена в живописных глухих местах. Вокруг леса, кишащие зверьем: клещами, лосиными мухами и комарами. Кто скажет, что комар – не зверье, тот не гулял в наших дубравах июньским вечером.

Ближнюю рощу облюбовали кабаны, а ближняя роща начинается в пятистах метрах за околицей; матушка моя, выйдя однажды прогуляться, вернулась на удивление быстро и сильно побледневшая. Позже встретившееся ей стадо застрелили охотники.

В двух километрах от деревни течет Ока: широченная, красивущая. Каждая фотография – как открытка для рекламного проспекта. Берег дрянной, грязный, можно и на стекло напороться, и на ржавый гвоздь. Течение страшное – детям купаться нельзя, да и взрослым надо бы с осторожностью.

Продукты привозим свои. Можно, конечно, и в магазин сходить в те редкие дни, когда он работает. Там есть замороженный минтай, водка и два вида сушек, которыми побрезговала бы и крыса. Еще тетрадки, карамельки и искусственный цветок «гвоздика пластиковая» – если вдруг на первое сентября приблудится к нам одичавший учитель.

Что еще? Кладбище есть, в сыром лесу.

Церкви нет, конечно.

Зимой деревня вымирает. Три вечных старухи, два полумертвых алкоголика да друг моего детства Василий, которого боятся и вечные старухи, и полумертвые алкоголики.

Теперь вы понимаете, отчего, услышав о восьми миллионах, местные начали смеяться? Приличный дом с большим участком у нас можно купить за полтора.

Стоим с тетей Машей и соседом, обсуждаем расценки на картофель и небывалый урожай терновника. Мимо идет семейная пара дачников, обосновавшаяся в деревне пару лет назад. И остановившись, чтобы поздороваться, немедленно заговаривает о том, что обсуждают все, – о немыслимой цене на новый дом.

– Хи-хи! Восемь миллионов! – говорит супруга. – Это в нашей-то дыре!

– Да сюда бесплатно-то не каждый поедет! – вторит ей супруг. – Мы сами здесь землю купили только потому, что у меня сестра в Гороховце.