Она была похожа на редкостный цветок, который выращивали в тепличных условиях, холили, поливали родниковой водой. Что она знает о настоящей жизни, жестокой и безжалостной? Да, конечно, Тимоти доставил ей немало огорчений, но за спиной Кэтрин всегда стояли родители и приятели, весь цвет этого шумного города, готовые в любую минуту подняться на ее защиту.
— Иди ко мне, — позвала она бархатистым нежным голосом.
И Дэвид не выдержал: какая-то сила буквально бросила его к ногам Кэтрин. Он опустился на колени и спрятал лицо в мягких складках ее платья, ощущая жар, исходивший от гибкого тела. Она слегка подалась назад, опираясь на руки, и Дэвид, приподняв шуршащий подол, прикоснулся губами к шелковым трусикам, а потом, словно обезумев от страсти, одним движением сорвал их и отбросил в траву.
Лихорадочно расстегивая ремень на брюках, он свободной рукой ласкал сокровенный бугорок, проникая все глубже, теряя рассудок от уже не сдерживаемых стонов Кэтрин. Он так спешил, он просто не мог больше выносить напор страсти. Чтобы продлить наслаждение, Дэвид попытался думать о чем-то другом, отвлечься от призывных прикосновении Кэтрин, но перед глазами неотступно возникало ее запрокинутое, опаленное желанием лицо.
Он приник губами к ее груди и, разведя в стороны бедра, овладел ею.
— Да, да, милый…
Она изогнулась, ее вздрагивающее от толчков тело трепетало, и Дэвид, не отрывая от нее взгляда, двигался, проникая в горячие, обжигающие глубины, растворяясь, распадаясь на мельчайшие частицы и вновь обретая себя.
Их единение было настолько полным, что, даже когда все закончилось ослепительным взрывом блаженства, они не могли выпустить друг друга из объятий и длили, длили до бесконечности последнее мгновение, боясь потерять хоть крупицу сладостного восторга.
Но реальность постепенно вступала в свои права: в ночной тишине было слышно, как ветер шелестит в траве, уже начавшей покрываться предрассветной росой, и первые проснувшиеся птицы пробовали голоса перед тем, как залиться песней, приветствующей утро.
Дэвид медленно встал с колен, приводя себя в порядок. Необычайная легкость, наполнившая тело, словно звала его к полету и радости, но мысли были печальны. Случилось то, чего он так боялся, и теперь ничего нельзя изменить. Кэтрин потянулась и улыбнулась светло и нежно.
— Мне так хорошо с тобой, милый! Господи, я забыла, какое это счастье… — Она вскочила и закружилась на дорожке, раскинув руки. — Мне кажется, что я заново родилась! Посмотри, как чудесно вокруг!
Дэвид хмуро кивнул и, нагнувшись, поднял с травы черные трусики. Он сжимал в дрожащих пальцах комочек шелка и проклинал себя за безрассудство и слабость. Весь его план развалился, он совершенно не представлял, как быть дальше. А Кэтрин ничего не замечала: она была переполнена ощущениями, ее гибкое тело расцветало, словно роза в волшебном саду. Как прекрасна жизнь!
— Мне пора… — еле слышно сказал Дэвид. — Уже слишком поздно.
— Скорее, рано, — воскликнула она и звонко рассмеялась. — Но почему у тебя такой понурый вид?
— Я не хотел этого. — Дэвид отвернулся, чтобы не видеть, как выражение радости сменяется на лице Кэтрин тревогой, а потом обидой. — Я ведь предупреждал, что не стоит начинать. И как нам быть сейчас?
Он был так расстроен, что говорил вслух то, что больше всего волновало его в данную минуту. Кэтрин подошла и, обхватив его за плечи, повернула к себе.
— Ты жалеешь о том, что мы занимались любовью? — удивленно спросила она, пытаясь поймать его ускользающий взгляд. — Ты чем-то недоволен?
— Мы… Я допустил непоправимую ошибку, — ответил он. — И мне действительно жаль, потому что…
— В таком случае, — холодно перебила его Кэтрин, отстраняясь, — можешь считать, что ничего не было. Просто мы побеседовали о пустяках, полюбовались звездами и разошлись в разные стороны. — Она поправила сползшую бретельку и, не оглядываясь, торопливо направилась к дому, бросив на ходу через плечо. — Прощайте, мистер Колбери. Вряд ли я в ближайшее время смогу с вами увидеться, так что не утруждайте себя звонками.
Дэвид остался стоять. Он смотрел ей вслед, будто стараясь навсегда запомнить тонкую фигурку в синем платье, удалявшуюся по дорожке, исчезавшую, как сказочное видение, как мираж или сон. Ну вот, все кончено. Ему указали на дверь. Значит, он больше не увидит Эрни, не сможет поцеловать его в румяную щеку или взять на руки. Никаких надежд не осталось, они рассыпались как карточный домик, сгорели на костре страсти, с которой он не совладал, обратились в холодный серый пепел…
