Сказав это, она смутилась и испугалась собственной откровенности. Но Дэвид, казалось, ничего не заметил или не придал ее словам особенного значения. Он обернулся к Кэтрин и взял из ее рук чашку. Сделав глоток, он улыбнулся как-то очень грустно и беззащитно.
— Я привык к тому, что люди не всегда воспринимают меня так, как мне хотелось бы. Но это не так уж важно, поверьте.
На дорожку снова выехал Эрни: он уже вполне освоился с управлением машиной и теперь пытался заставить ее двигаться быстрей. Помахав рукой, он свернул на другую тропинку, ведущую к беседке, огласив окрестности звонким гудком клаксона.
— Мне, к сожалению, пора. — Дэвид допил кофе и взглянул на часы: было время навещать Мэри. — Может, вы все-таки согласитесь поужинать со мной сегодня вечером?
— Нет-нет, — воскликнула Кэтрин, спохватившись. — Этим вечером я сама даю ужин. И если вы не заняты, то буду рада видеть вас.
— С удовольствием принимаю приглашение. — Дэвид встал и, прощаясь, снова поцеловал руку Кэтрин, нежно, едва касаясь губами кожи. — Значит, до встречи.
— До встречи, — откликнулась она дрогнувшим голосом.
Была ли это победа? Дэвид не знал, но чувствовал, что за словами и жестами Кэтрин скрывается нечто большее, чем просто приязнь одного человека к другому. Но это таило в себе определенные опасности. Насколько близкими могут стать их отношения? Как ему поступить в случае, если она даст понять, что хотела бы узнать его лучше?
В больнице Дэвид пообещал Мэри, что завтра привезет фотографию Эрни, и увидел, как вспыхнуло радостью ее осунувшееся лицо.
— Наконец-то я увижу своего мальчика! — воскликнула она.
Это известие словно придало ей сил: глаза, затуманенные болью и отчаянием, засияли, как прежде, на впалых щеках появился лихорадочный румянец. Она смогла даже пообедать самостоятельно, правда, вилка то и дело выпадала из тонких рук, прочерченных голубоватыми венами со следами от уколов.
— Я бы хотела думать, что он простит меня, — сказала Мэри, вновь опускаясь на подушку. — И в то же время мне страшно подумать о том, что однажды ему откроется правда.
— Не беспокойся об этом. — Дэвид сам не узнавал своего голоса: когда он разговаривал с бывшей женой, у него сжималось сердце от жалости. — Не стоит заранее волноваться.
— Что значит — заранее? — спросила Мэри с грустной усмешкой. — Мне осталось не так уж долго мучиться. И не убеждай меня, пожалуйста, что я выздоровею. Доктора были со мной откровенны, да я и сама чувствую…
Дэвид вышел из больницы и вдохнул свежий, пахнущий зеленью, воздух. Как хорошо жить! Сидя в палате на жестком стуле, наблюдая за медленными движениями Мэри, он ощущал страх и ненависть к тому неизвестному, что ожидает человека за гранью настоящего мира. Мира, где цвели алые розы, где волны набегали на золотой песок, где по улицам ходили беспечные мужчины и женщины, не задумывающиеся о том, что ничего бесконечного на свете не бывает.
Вот поэтому Дэвиду и казалось смешным то, как некоторые цеплялись, словно за спасительную соломинку, за деньги, славу или власть. Ничто не может спасти человека от смерти — ни миллионы, ни общественное признание. Единственное, что он оставляет после себя, — это дети, крохотные частицы его самого.
Вернувшись в номер, Дэвид нехотя переоделся все в тот же темно-синий костюм и тяжело вздохнул. Еще один вечер, который не принесет ничего нового: скучные разговоры, лживые улыбки, комплименты, произносимые сквозь сжатые зубы. Но, может быть, сегодня ему все же удастся побеседовать с Кэтрин наедине и узнать в подробностях, как Тимоти сумел в столь краткие сроки оформить необходимые бумаги для усыновления чужого ребенка.
Дэвид втайне даже от себя самого надеялся, что, возможно, осталась какая-то юридическая лазейка, которая поможет ему вернуть сына. Если нанять хорошего адвоката, сдать необходимые анализы, подтверждающие его отцовство… Но это было бы слишком жестоко по отношению к Кэтрин, которая искренне любила Эрни. Она-то ни в чем не виновата, как не виноват и малыш.
Когда он подошел к воротам коттеджа, огни в окнах уже сияли, на стоянке поблескивали в свете фонарей машины, а из сада доносились приглушенные голоса. Дэвиду не повезло: первыми, кого он встретил на дорожке, ведущей к дому, были родители Кэтрин. Увидев его, они на мгновение замерли, а потом переглянулись и прошли мимо, словно он был статуей или камнем, оказавшимся на пути.
