Суд тут же постановил, что «обвиняемый временно помещается в тюрьму графства Трэвис, Остин, штат Техас, ожидать приговора и дальнейших распоряжений суда». В зале суда Портера взяли под стражу, и в тот же день он оказался в камере тюрьмы.
В вышедшем на следующий день номере остинской газеты «Ивнинг ньюс» известие было преподнесено следующим образом:
«Уилл С. Портер, хорошо известный в городе и одно время кассир Первого Национального банка, вчера был признан виновным в растрате федеральным судом по трем эпизодам обвинения. Минимальное предусмотренное наказание составляет два года тюремного заключения по каждому эпизоду. Судья Мэкси еще не вынес приговор по его делу.
Новость об обвинительном вердикте стала большим сюрпризом для многих его друзей в городе. […] Судя по всему, апелляция в Верховный суд США подана не будет. Напоминаем, что в бытность мистера Портера кассиром он обвинялся в растрате средств банка»[177].
На самом деле, как свидетельствуют дотошные исследователи жизненного пути О. Генри, после его бегства из-под суда в июне 1896-го даже самые близкие и хорошо знавшие его люди — Бетти Холл, Ч. Андерсон, Дж. Мэддокс и многие другие уверовали в его виновность. Да и поведение Портера в суде — его пассивность и нежелание защищаться — также было воспринято как свидетельство вины.
Уже после вынесения приговора, но еще из тюрьмы Трэвис, Портер писал миссис Роч:
«Дорогая миссис Роч!
Я глубоко тронут Вашей заботой и искренне благодарен за Ваше письмо, полное сочувствия и глубоких переживаний, очень благодарен и за те вещи, что Вы прислали мне. Прямо здесь я со всей торжественностью хочу заявить, что, несмотря на вердикт присяжных, я совершенно невиновен в каких-либо преступлениях во всей этой истории с банком, разве что я совершенно никудышным образом выполнял те обязанности, к исполнению которых был просто-напросто негоден. Любой разумный человек, выслушав представленные свидетельства, понял бы, что я должен быть оправдан. После того, как я увидел присяжных, у меня почти не осталось надежд на то, что они вообще поймут, о чем будет идти речь. Я совершенно разбит и подавлен результатом, но не из-за себя. Не так важно для меня общественное мнение, но я верю, что осталось несколько друзей, которые продолжают сохранять уверенность, что во мне есть что-то хорошее»[178].
Вера его была не напрасна. Честно сказать, таких было немного, но среди них семейство Харрел, хьюстонские приятели Э. Маклин и Дж. Уильямс и, конечно, семья Роч — его самые верные и надежные друзья.
Двадцать пятого марта 1898 года судья вынес решение: приговорить У. С. Портера к пяти годам заключения в каторжной тюрьме. Срок предстояло отбывать в тюрьме штата Огайо в Коламбусе — заведении, которое, в силу строгости режима и жестокости к заключенным, имело весьма дурную репутацию.
Много лет спустя, уже после отбытия наказания, живя в Нью-Йорке, став знаменитым писателем, в одной из бесед с близким человеком О. Генри однажды заметил:
«Я похож на Лорда Джима[179], потому что мы оба совершили одну и ту же роковую ошибку в критический момент своей жизни — ошибку, которую мы не в силах исправить»[180].
Какую «ошибку» он имел в виду: бегство от суда в июне 1896-го или отказ от защиты в ходе судебного процесса? Если судить по сюжету романа Дж. Конрада, то скорее первое. Но справедливо ли это? Ведь эта «ошибка» на самом деле — следствие целой серии «ошибок», совершенных Портером. Среди них и то, что он пошел на работу в банк, что издавал газету, и то, что женился не на «той» женщине, да и… много всего! Но в таком случае разве можно это считать ошибками? Это судьба. И Портер, видимо, где-то внутри себя понимал это. Потому и принял решение зачеркнуть всё, что было прежде, начать совершенно новую судьбу — под новым именем, на новом месте.
Окончательное решение было принято, конечно, не в то время, когда он сидел в камере, ожидая «этапа» в Огайо. Оно, видимо, зрело постепенно и пришло позднее.
Что сильнее всего потрясает человека, впервые переступившего порог тюрьмы? Ощущение несвободы и бесправия, лязгающие замки, бессмысленно-равнодушные глаза охраны? Конечно. Но не это главное. Куда сильнее поражает «аромат тюрьмы». Это особый запах: непередаваемая смесь застарелого мужского пота, немытых ног, застоявшегося клозета, гуталина и тлена, несвежего дыхания, боли, унижения и страдания — затхлый и пронизывающий одновременно, — и тот, кто хоть однажды узнал его, не забудет уже никогда. Он ощущается еще «на свободе», перед воротами — до того, как вновь прибывший оказывается на «вахте», проходит контроль. Он нарастает по мере того, как недавно еще свободный человек поэтапно утрачивает связь с прежним существованием и превращается в «заключенного номер…». Сначала он расстается с вещами: костюм, рубашка, белье, ботинки, бумажник, часы, мелочь из карманов. Составляется и подписывается акт, вещи упаковывают в ящик и отправляют на склад дожидаться возвращения владельца — на три, пять, десять лет — сколько там ему «дали»… Затем санобработка: голый, босиком по холодному полу, под равнодушным взглядом охраны, прикрывая руками «срам», он идет в душ. Здесь его окатывают холодной водой, мажут подмышки и промежность жгучим антисептиком и тупой машинкой, вьщирая волосы, изничтожают шевелюру. Запах отступает, его скрадывает унижение… Потом вьщают тюремное: белье, робу, штаны, ботинки. Ведут в канцелярию и заполняют документы: имя, возраст, рост, вес, размер ноги, головы, статья, срок, профессия и т. п., фотографируют. Выдают постельные принадлежности, одеяло. Ведут дальше. Из административного блока он попадает в тюремный двор — запах и здесь ощутим, но заключенный почти не чувствует его — он глубоко вдыхает терпкий весенний воздух, насыщенный ароматом молодой травы и цветущих деревьев. Но дорога коротка, вот его вводят в главный корпус, и… запах обрушивается на него с сокрушительной силой: его ведут по металлическим гулким лестницам, длинным переходам, но он едва ли адекватно воспринимает то, что с ним происходит, — запах забивает ноздри, заполняет легкие, мешает дышать, слезятся глаза… А тут еще шум, гвалт и улюлюканье — почти из каждой из полутора тысяч камер. Нашему соотечественнику последнее хорошо известно — по американским фильмам, вроде «Побега из Шоушенка» или «Взаперти». Единственное, чего не может передать кино, — это то, о чем мы говорили, — запах. Но это — тяжелое дыхание тюрьмы — дыхание, насыщенное ароматом зла, — главное, что воспринимает тюремный неофит.
