истина. Не кажется ли тебе, что можно навербовать не меньше солдат,
сведя число гвардейцев, скажем, до полудюжины? О'Флаэрти. Вам не так привычно врать, как мне, сэр. Я еще в родительском
доме наловчился. Когда я был молодой и глупый, спасал свою шкуру, а
когда вырос и поумнел - старался щадить мать. Вот так и повелось, что
я, можно сказать, с самого моего рождения и двух раз в году не говорил
ей правды. Не хотите же вы, сэр, чтобы я вдруг переменился к ней и стал
говорить все как есть, когда она только и мечтает пожить в мире и покое
на старости лет. Сэр Пирс (желая успокоить свою совесть). Разумеется, все это не мое дело,
О'Флаэрти. Но не лучше ли тебе побеседовать об этом с отцом Квинланом? О'Флаэрти. Побеседовать с отцом Квинланом? А вы знаете, что отец Квинлан
сказал мне нынче утром? Сэр Пирс. Так, значит, ты уже видел его? Что же он тебе сказал? О'Флаэрти. А вот что. Тебе известно, говорит, что долг доброго христианина и
верного сына святой церкви любить своих врагов? Мне известно, говорю,
что мой солдатский долг убивать их. Это верно, Динни, говорит он,
совершенно верно. Но ведь можно убить их, а потом сделать им добро и
проявить к ним свою любовь. И твой долг, говорит, заказать мессу за
упокой души сотен немцев, которых, по твоим словам, ты убил, ибо среди
них было немало баварцев, а они добрые католики. Это мне еще платить за
мессу по бошам?! Ну нет, говорю, пусть английский король за нее платит.
Это его война, а не моя. Сэр Пирс (горячо). Это война всех честных людей и настоящих патриотов,
О'Флаэрти, и твоя мать, наверное, понимает это не хуже меня. Как-никак
она ведь разумная, здравомыслящая женщина и вполне способна
разобраться, кто в этой войне прав, а кто виноват. Почему бы тебе не
объяснить ей, из-за чего мы воюем? О'Флаэрти. Вот те на! А почем мне знать, из-за чего, сэр? Сэр Пирс (снова вскакивает и становится перед О'Флаэрти.). Как! Ты отдаешь
себе отчет в своих словах, О'Флаэрти? У тебя на груди орден Виктории
награда за то, что ты убил бог знает сколько немцев, - и ты смеешь
говорить, что сам не знаешь, почему ты их убил? О'Флаэрти. Прошу прощения, сэр Пирс, этого я не говорил. Я очень даже хорошо
знаю, почему я убивал бошей: боялся, вот и убивал. Ведь если бы я не
убил их, они убили б меня. Сэр Пирс (сраженный этим доводом, снова садится). Да, да, разумеется. Но
разве тебе не понятны причины, которые вызвали эту войну? Не понятно,
как много тут поставлено на карту? Как важны... я даже решусь
сказать... да, да, да, именно так я и позволю себе выразиться...
священные права, за которые мы сражаемся? Разве ты не читаешь газет? О'Флаэрти. Читаю, когда попадаются, сэр. В окопах не на каждом шагу
околачиваются мальчишки-газетчики. Но, конечно, я все-таки читал в этих
самых газетах, что нам до тех пор не побить бошей, пока мы не сделаем
лордом-наместником Англии Горацио Ботомли. Правда это, сэр Пирс, как вы
думаете? Сэр Пирс. Что за вздор ты городишь! В Англии нет никакого лорда-наместника.
Наш лорд-наместник - король. Все дело в патриотизме. Неужели патриотизм
ничего для тебя не значит? О'Флаэрти. Совсем не то, что для вас, сэр! Для вас патриотизм - Англия и
английский король. Для меня и таких, как я, быть патриотом - это значит
ругать англичан такими же словами, какими английские газеты ругают
бошей. А какая польза от этого Ирландии? Из-за этого патриотизма я
остался неучем, потому что только им и была забита голова моей матери и
ей казалось, что тем же надо забивать голову и мне. Из-за этого
патриотизма Ирландия осталась нищей, потому что мы не старались сами
стать получше, а все похвалялись, какие мы славные патриоты, раз честим
почем зря англичан, которые ничуть не богаче, да, верно, и не хуже нас.
Боши, которых я убивал, были, не в пример мне, ученые люди. А какой мне
прок от того, что я их убил, да и кому от этого прок? Сэр Пирс (оскорбленный в своих лучших чувствах, говорит ледяным тоном).
Весьма прискорбно, что ужасный опыт этой войны, самой великой из всех
войн, известных человечеству, ничему тебя на научил, О'Флаэрти! О'Флаэрти (с чувством собственного достоинства). Вот уж не знаю, великая ли
