* * *
Как янтарные четки – дни: одинаковые, прозрачные, желтые. И четки из холодного осеннего хрусталя, четки из снежно-белой слоновой кости. Все та же тяжесть – теперь уже привычная, и внутри – легкая, пожалуй, даже приятная боль. В остальном каноник был здоров, ему говорили даже, что он полнеет.
Однажды вечером, за домино, доктор Войчек пристальней, чем всегда, вщурился в каноника своими зелеными козьими глазами:
– А знаете, дорогой мой, мне не нравится ваш вид. Вы бледны. В чем дело?
Каноник рассказал – о мессе, о том, как ему стало дурно, об этой боли в животе.
– Разденьтесь-ка. Да раздевайтесь же, говорю вам! Подумаешь, целомудрие! Небось, когда ваш архиепископ…
– Нет, нет – я сейчас, сию минуту.
И – тело: в спальнях у женщин такие бывают кресла, обитые розовым шелком, с теплыми ямочками, складочками, живые – может быть, иногда даже заменяющие своих хозяек. Доктор Войчек острее закрутил свои рыжие рожки, пополз к ушам улыбкой. Но через минуту – серьезен, нагнулся, приложил ухо к обитому розовым шелком телу, пощупал живот.
– Та-ак… Слушайте: чего ж вы до сих пор молчали?
– Да я как-то… Мне говорили, что я даже пополнел. А что?
– А то: придется вас резать.
Ямочки; младенцы, испуганно засунувшие пальчики в рот.
– Но почему же? Что у меня такое… ради девы Марии!
– Боюсь, что… Впрочем, вот взрежем – тогда скажу.
– Нет, доктор: что-нибудь серьезное?
– Как сказать: когда вспухнет живот у бабы – это дело не серьезное, а когда у нас с вами – тут уж не до шуток… Вот что: это у вас давно?
Каноник вспомнил: да, с августа – день вериг апостола Петра – архиепископ Бенедикт вернулся из Рима – ну и… вот тогда же, вскоре.
Доктор Войчек чуть-чуть шевельнул рожками, улыбкой.
– Так, так… Ну что ж? – сегодня у нас понедельник? – в среду приезжайте ко мне в госпиталь.
И вот – среда, та самая Пепельная Среда, постом на первой неделе, когда все это произошло. Февральский день, в еще зимнем небе – яркие синие окна, ветер, все летит. Комната – тихая, с жутко-белыми стенами, дверями, скамьями – как будто уже не здесь, на земле, где все пестро, шумно, где всегда перепутано черное и белое. В белой комнате каноник Симплиций, замирая, ждал – рядом с какой-то женщиной, похожей на паука: огромный под серым ситцем живот – и кругом живота все остальное – руки, ноги, голова, белые глазки.
Долго сидели молча, каждый о своем. Потом женщина-паук выпростала из живота ногу, каноник увидел расплющенный ботинок, мотается ушко. Женщина туго, кругло вздохнула животом, на живот, как на что-то ей постороннее – как на стол – положила одну из многочисленных рук.
– Вот, рожаю третий раз – и каждый раз режут… Матерь божия! Зарежут – как без меня будут Стась, и Янек, и Франц? А вы – тоже к доктору?
– Да, я тоже к доктору Войчеку.
– Вам – что! А я как подумаю: самой старшей – восемь лет… Хорошо еще, у пана доктора милостивое сердце, не берет с меня денег.
Кто знает: может, скоро канонику Симплицию вместе с этой женщиной сидеть уже не здесь, в белой комнате, а в каких-то иных огромных и тихих покоях, там ждать часа, еще более страшного – и хорошо, если тогда женщина скажет о нем доброе слово… Каноник Симплиций вынул кошелек, высыпал все, что там было, и отдал женщине. И в тот самый момент, когда она засовывала все это в свой огромный, тугой живот, – вошел доктор Войчек, прищурился, пополз на каноника, пугая улыбкой.
– Что, запасаетесь в дорогу добрыми делами? Считаете грехи? Ничего, ничего, дорогой мой: через три недели вы уже опять можете идти к епископу есть лангусты. Ну…
Дальше – белизна, сталь, стол, дрожь. Издалека с земли – огромный голос доктора Войчека:
– Считайте вслух: раз-два-три… Ну? Слышите? И нет уже языка, тела – нет ничего, конец…
* * *
Но для каноника Симплиция – это было только начало; концом это было для той паучьей женщины: она лежала, прикрытая белым, тихая, ее рыжие ботинки были завязаны в узелке вместе с платьем, на узелке – приколота записка, а в одной из белых комнат кричал красный ребенок с громадным, мудрым лбом.
Каноник Симплиций расклеил веки: над ним – рожки, прищуренные козьи глаза, но все же этот демон – несомненно, доктор Войчек, и каноник – явно еще здесь, на земле
