Мне не хотелось бы много писать о Венеции; полагаю, она всем известна. Она на самом деле до невозможности похожа на всякого рода "souvenirs de Venice";[венецианские сувениры (франц.).] когда я впервые стоял на площади св. Марка, я был совсем сбит с толку и очень нескоро избавился от удручающего впечатления, что все это - не настоящее, что я просто-напросто в каком-нибудь Лунапарке, где собираются устроить праздник "венецианской ночи". Я ждал только, когда забренчат гитары, а гондольер запоет по меньшей мере как пан Шютц[Шютц Теодор - популярный чешский тенор, с большим успехом выступал в Национальном театре в Праге.].
К счастью, гондольер загадочно молчал, а под конец нашей прогулки безбожно обобрал меня, размахивая перед моими глазами каким-то тарифом. Что ж, хоть этот человек был бесспорно настоящий, неподдельный.
Зато канал Гранде вас, вероятно, разочарует.
Одни воспевают роскошь его дворцов, другие - меланхолию их умирания; я же нашел тут главным образом только достаточно скверную готику, которая принесла с собой для венецианских патрициев лишь пресловутое "каменное кружево", и они украсили им фасады своих жилищ, словно жабо. К сожалению, до меня не доходит смысл всей этой архитектурной вычурности, этого купеческого тряпичничества старой Венеции. Сюда постоянно что-нибудь ввозили: греческие колонны, восточную корицу, персидские ковры, византийские влияния, парчу, готику, ренессанс; все годилось венецианским купцам, было бы достаточно парадным. И вот посмотрите теперь на венецианский ренессанс, который вдруг почему-то начинается с коринфского стиля - балюстрады, балконы, мрамор,'-все это выставленное напоказ штукарство. Здесь ничего не было создано - правда, за исключением открытой лоджии в центре фасада; это, хотя и красиво, но недостаточно для хорошей архитектуры. Единственным своеобразным талантом обладает Венеция - талантом превращаться в барокко.
Ее ориентализм, ее декоративная готика, ее тяжеловесный ренессанс все это предопределило судьбу Венеции стать самым барочным городом нашей планеты; когда же начался настоящий барок, Венеция уже протянула ноги, если я разбираюсь в истории.
Теперь я понял, почему я так неприязненно отношусь к венецианской красоте. В Венеции - только дворцы и храмы; дом простого человека - ничто в архитектурном смысле. Голый, тесный и темный, не расчлененный ни карнизом, ни портиком, ни хоть крошечной колонной, дурно пахнущий, как испорченный зуб, дом, вся живописность которого заключается лишь в кроличьей тесноте, он не обнаруживает ни малейшей потребности в красоте. Проходя мимо него, вы не порадуетесь ни красивому профилю карниза, ни дверным украшениям, которые приветливо встретили бы вас у входа. Это - бедность, но бедность, лишенная добродетели. Да, сотня или две сотни дворцов - это не культура, это всего лишь богатство; не красота жизни, а просто парадность. И не говорите мне, что причиной всему - недостаток места; причина этого - сверхъестественное безразличие.
Воздух Венеции до наших дней остался ленивым, каким-то деморализующим, ибо он рождает сонливость и склонность к безделью.
Впрочем, конечно, и в этом есть своя прелесть: вы бродите по улочкам, как во сне; в каналах плещет вола, у собора св. Марка играет оркестр, двунадесятиязычный говор сливается в смутный гул; а у вас такое чувство, будто уши вам заткнули ватой или будто вас обнимает дурманящая нереальность. Но в один прекрасный день вы сойдете с пароходика на острове Лидо; и тут ваш слух поразит звонок трамвая, затренькает велосипедист, вы услышите цокот копыт - и чары исчезли: господи, ведь во всей Венеции нет ни одной живой лошади! И действительно, все волшебство Венеции-в звуках и запахах: тяжелый запах лагуны и слитный шум людских голосов.
ПАДУЯ, ФЕРРАРА
Если отличительным признаком Венеции служат каналы, гондолы и туристы, то Падую характеризуют аркады и велосипеды, Феррару же - велосипеды, кирпичные дворцы и романский стиль. Велосипеды я обойду; надеюсь, меня они тоже оставят в стороне.
Что же касается Падуи, то знайте: увидеть за одно утро прекраснейшие произведения Джотто[Джотто (1266/1267-1337) - выдающийся итальянский художник, один из родоначальников реализма в европейской живописи эпохи Возрождения. Одно из лучших его произведений - фрески в капелле дель Арена в Падуе (аллегории "Пороков" и "Добродетелей", фрески со сценами из легенд о жизни Христа и Марии и "Страшный суд").], Мантеньи[Мантенья Андреа (1431-1506). - выдающийся итальянский живописец. Его произведения - чаще всего на античные сюжеты - отличаются четкостью линий, некоторой сухостью в манере исполнения. Холодные краски образуют особую по своему металлическому блеску колористическую гамму.] и Донателло[Донателло (Донато ди Никколо ди Бетто Барди) (13861466) - выдающийся итальянский скульптор, глава реалистического направления в пластике раннего Возрождения. В своих поздних работах он достигает огромной реалистической силы в изображении человеческих страстей и страданий.] - величайшая милость, дар божий и радость, сходная с грезой. Это всего лишь маленькая, голая церквушка, эта Санта-Мария дель Арена; но Джотто расписал ее изнутри от пола до потолка, не оставив пустым ни кусочка, заполнив всю ее восхитительной, простой логикой художника и христианина - ибо Джотто был насквозь пронизан духом разумным, набожным и ясным. Мантенья же - стальной рисовальщик, жесткий, острый, не знаю, как это выразить; поразительно привержен форме, и в то же время окутан пеленой бог весть какой странной, прекрасной и строгой печали. А Донателло - сама страстная скорбь, некая молчаливая, замкнутая горечь слишком совершенного духа. Все трое - самые мужественные среди художников. Священ день, в который тебе даровано познать этих троих.
