Вернее — на ней.
— Блымблымхумбабмбабм! — растерянно поведала мне она, и в глазах ее вспыхнуло дьявольское пламя, но руки, плотно прижатые к телу бортами бочки, едва шелохнулись. Зарычав, она попробовала разорвать оковы, но новый модный деревянный пиджак, затрещав, выдержал.
— Я убью тебя, негодяй! — Чтобы прийти в себя ей потребовался лишь миг — Ты будешь умирать тысячью смертей, пока не…
Что со мной, несомненно, будет в ближайшем будущем, слушать я не стал. Подхватив с пола огурец, засунул его ей в прелестный ротик, извергающий ругательства и угрозы, и отправился наверх, где-то там оставался старик Оуян и тетка Шу, надо бы их проведать.
Я выбрался на улицу, огляделся и обнаружил старика Оуяна, привалившегося к стене дома напротив, он выглядел неважно: рваная рубаха, засохшая кровь на лице и бороде, слипшейся сосульками, распухший нос. И глаза, светящиеся весельем.
— Как ты, старик Оуян? И где тетка Шу?
— Лучше, чем когда-либо! А Шу побежала за помощью к Оленю. Мы честные граждане, младший Дао, и власти не должны позволять диким культиваторам бесчинствовать тут.
— Твой дом…
— Не беспокойся, юный Ли! Дом отремонтируем, это не беда. Но как ты разобрался с этими негодяями, а? Угодил, угодил старику! Жаль, что тебя не было со мной, когда такие же как они разрушили мой старый дом! Но тебе лучше бы уходить, и не появляться тут несколько дней. Кто знает, чем это все кончится?
Я молча кивнул ему, и отправился, было за метлой, но не тут то было.
На глаза мне попалась несравненная Роу Мэй, что попала под гнет тряпки тетки Шу, сверзилась в канаву, погрузилась там в ручей, и некоторое время боролась за жизнь над бездонной пучиной, глубиной примерно по пояс, а теперь с трудом выбиралась обратно на дорогу. Ее жемчужно-белое платье больше не было белым, прическа расползлась и черные волосы, цвета ночного неба, растрепались и слиплись. Она подтягивалась на руках, и божественно-прекрасные черты лица ее исказились в яростной гримасе, и жажда крови, источаемая ею, могла бы расколоть землю и поколебать небеса.
От девушки жутко смердело, но это была не ее вина.
Еще один поток убийственного намерения окатил меня сзади.
Роу Ксиу, столь же яростная, как и прекрасная в своем деревянном одеянии, наконец, прожевала огурец, и с воинственным кличем бросилась на меня. Чего она хотела — кусаться или пнуть меня своей нефритовой ножкой — я не стал выяснять, ведь лучшая битва та, которой удалось избежать! И плавным движением, подобно туманной дымке, уплывающей от дуновения утреннего ветерка, я уклонился от нее, и стремительный ее бег ускорил легким толчком в спину. Неудержимая, словно селевый поток, Роу Ксиу промчалась дальше, и оказалась в объятиях несравненной Роу Мэй, и увлекла ее с собой обратно в неведомое, в которое они и погрузились с громким всплеском.
А мне ничего не оставалось, как подобрать свою метлу, и отправиться… Куда-нибудь. Дорога странствий звала меня.
А начать я решил с прохода в Оуяновом подвале — если там сокровище, то неплохо бы мне его прибрать, потому что пока оно там, старика Оуяна в покое не оставят. А в древней канализации искать они меня будут долго. Зайдя в дом, я выудил из кольца изумруд, и, уже торопясь, передал его старику, так, чтобы не видели многочисленные любопытные соседи, что повыглядывали из дверей и окон соседних домов.
— Бери, старый Оуян. Спрячь, потом продай. И не вспоминай обо мне плохо!
— Боги смотрят на тебя, молодой Ли, — улыбнулся старый сквалыга — Иди скорее.
***
И больше молодого практика, именуемого младшим Дао Ли, в этом городе не видели, и лишь многочисленным городским сплетникам и сплетницам прибавилось тем для разговоров.
***
Кто-то говорил, что могучие практики поймали его и разорвали на десять тысяч кусочков, которые и втоптали затем во прах, а прах сожгли в драконьем пламени.
***
А кто-то знал точно, что его утащили демоны, что с начала времен были заточены в древнем захоронении, сделали из его жил и костей цитру и бренчат теперь на ней каждый понедельник.
***
Кто-то слышал, как несчастный Дао Ли, заблудившийся в древней канализации и умерший там от голода и дурных болезней, переродился в призрака и стенает ночами. Горе тому, кто его встретит.
