Ньютон - страница 57

. Попробуем, однако, увидеть в незавершенности нечто позитивное, рассматривая ее не как отсутствие тех или иных знаний, а как условие вклада науки определенного периода в необратимый рост знаний. Именно такой подход является историческим. Ведь развитие науки становится подлинной историей познания, реализуя асимметрию времени, его направленность в одну сторону, от прошлого к будущему, его необратимость. Основа необратимости истории науки — постижение необходимости самого бытия, реальной необратимой космической эволюции, постижение необратимости времени, неразрывного единства времени и пространства. Иными словами, постижение динамики бытия. Классическая наука присоединила время к пространству как необратимый компонент реальности. Она перешла от перипатетической статической гармонии к гармонии динамической, к ее пространственно-временному представлению, к производным по времени как элементам такой гармонии. В этом бессмертие классической науки.

Вклад науки в эволюцию познания состоит в постижении четырехмерного мира, в постижении его динамической природы, в постижении движения как формы существования материи. Этапы такого постижения характеризуют самые крупные рубежи истории науки, наиболее радикальные научные революции. Таков был генезис перипатетической науки, в которой апории статической гармонии уже указывали контуры ее динамического переосмысления. Таков был генезис классической науки XVII—XIX вв., сделавшей подвижным все мироздание, за вычетом статической схемы силовых взаимодействий. Но переходы от статического аспекта природы к динамическому были не только моментами подобных радикальных преобразований картины мира, они происходили и внутри больших периодов и, следовательно, характеризуют не только критические этапы истории науки, но и ее органические периоды. Это в сущности обязывает поставить слово «органические» в кавычки; так называемые органические периоды были подготовкой, частичной реализацией, результатом революционных переворотов в науке.

Как уже говорилось, важнейшей внутренней коллизией классической науки XVII—XIX вв. была коллизия механики и теории поля. Коллизию динамической механики и вневременной схемы взаимодействий в «Началах» мы назвали диалогом Ньютона и Аристотеля. Новую коллизию можно назвать диалогом Ньютона и Максвелла. В отличие от первого, как бы обращенного в прошлое, этот диалог был обращен в будущее; собеседником Ньютона в первом случае был мыслитель IV в. до н. э., а во втором — мыслитель второй половины XIX в.

Для науки XIX в. не менее важна другая коллизия — между механикой и термодинамикой, диалог между Ньютоном, с одной стороны, и Л. Больцманом, Дж. Гиббсом, С. Карно — с другой. Механика исходила из обратимости основных процессов мироздания, термодинамика ввела в физику понятие необратимости (см. 39, 117—127; 199—216).

Новый научный диалог был началом нового отношения между человеком и природой, началом их «нового альянса», если применить к XVII веку понятие, введенное в одном из современных исследований в связи с анализом науки XX в. (см. там же, 9—32).

В каждой радикальной метаморфозе научной картины мира особенно виден драматический характер истории познания. В разговоре с Леопольдом Инфельдом об «Эволюции физики», которую они тогда собирались написать, Эйнштейн говорил: «Это драма, драма идей». В чем драматизм, подчас даже трагизм истории познания, единая драма познания и как эта драма воплотилась в творчестве Ньютона?

Она состоит в неизбывном столкновении систематически изложенного, непротиворечивого, устойчивого (эти эпитеты можно продолжать и продолжать...) и противоречивого, движущегося, вопрошающего (подобные эпитеты также многочисленны).

Это драма локальной констатации, которая еще не нашла обладающей «внутренним совершенством» единой концепции космоса и микрокосма, не нашла интегральной схемы мироздания, которая включила бы локальный результат в схему Всего. Это коллизия конечного и бесконечного.

Это драма Сенсуса, который еще не слился с Логосом, драма единичного сенсуального впечатления, ищущего всеобщности, без которой оно не может стать