И — видно, желание обольщать в крови у всех мужиков! — животик сразу подтянул, плечи расправил. Взор (только что был усталым, почти равнодушным) сделался заинтересованным, обволакивающим.
Надя решительно выступила вперед, оттерев Полуянова плечом, и строго произнесла:
— А почему Изабель? Тамара Кирилловна говорила, хозяйку Елизаветой зовут.
— Как? — искренне удивилась мулаточка.
— Елизаветой. Ну, или Лизочкой, — пожала плечами Митрофанова.
— Так это я и есть! — развеселилась девушка. — В детстве так придумали, чтобы дети не дразнились. А то мало что негритянка, так еще и Изабель. Изабель Николаевна. Смешно звучит, правда?
По-русски она говорила совершенно свободно, да и по виду — пусть рафинированная и холеная, но явно наша.
Но только каким образом, — лихорадочно соображала Надя, — у русских (она сама документы на квартиру смотрела!) родителей дочка вдруг оказывается мулаткой? Неужели внебрачный ребенок — в академической, правильной семье! А что, запросто может быть. Тамара Кирилловна, помнится, упоминала: родители Лизочки жили плохо, постоянно ссорились. Из-за внебрачного ребенка, похоже. Кто, интересно, загулял? Жена или муж?
В обычной жизни тактичная Митрофанова никогда не стала бы задавать неудобных вопросов, но когда речь идет о миллионной сделке, не до воспитанности.
— Вы хотите сказать, что являетесь родной дочкой Николая Евгеньевича? — нахмурив брови, уточнила она.
— Как я могу быть родной? — вздохнула красавица. — Я приемная, естественно. Родителей не помню, в детдоме жила. На Кубе. А папа там работал, ну и удочерил меня. В смысле, они с мамой удочерили. Когда мне шесть лет было.
Риелтор, Аскольд Иванович, помнится, рассказывал пару историй: как родные дети судятся с усыновленными. И Надя уже приготовилась выяснить у Изабели, имеются ли у нее сводные братья или сестры. Но Полуянов о серьезном поговорить не дал. Благостно молвил:
— Ну, Изабель, первое впечатление у меня самое благоприятное, — доброжелательным тоном перебил он. — С чего начнем более детальный осмотр?
— Давайте с кухни, — улыбнулась в ответ псевдо-Лизочка. — И заодно чаю выпьем, тетя Тамара шанетки испекла, велела, чтобы я обязательно вас угостила.
— Что испекла? Шанежки? — переспросила Надя.
— Какая разница: шанетки, шанежки! Короче, какие-то булочки, — отмахнулась девица и повела их по коридору.
Наде абсолютно не улыбалось распивать чаи в столь неприятной компании, однако отказаться неудобно: на кухне уже и стол оказался сервирован — на три персоны, конфеты в изящных вазочках выставлены, несколько видов чая, на блюде — пресловутые шанежки, заботливо укутанные в пищевую пленку.
— Видите, все готово, только чайник осталось включить, — старательно изображала гостеприимство Изабель.
— Какая вы хозяйственная! — не удержалась от шпильки Надя.
— Что вы, Надя, это все тетя Тамарочка. У меня по дому… как-то не получается ничего. Может, вам что-нибудь посерьезней? Суп, бутерброды? — неуверенно проговорила хозяйка.
— Нет-нет, спасибо, — поспешно отозвалась Надя. И предложила Полуянову: — Не хочешь, пока чайник закипает, квартиру посмотреть?
Но беззаботный Димка только усмехнулся:
— А зачем? Я уже понял. Мне все здесь нравится.
«Только у хозяина — как его там, Николай Евгеньевич, кажется? — запросто могут быть кровные дети, которые с удовольствием оспорят сделку», — пронеслось в голове у Нади, и она решительно обратилась к ослепительной хозяйке:
— Я бы хотела все-таки уточнить, Изабель. Эта квартира принадлежит вам? Единолично?
— Ну да, — пожала плечами девица.
— Других детей — приемных или родных — у вашего отца не имеется?
— Нет. Разве тетя Тамара не показывала вам документы?
Голос вроде уверенный, но в лице хозяйки Наде почудилась какая-то тревога. И она, не сводя с Изабель испытующего взгляда, задала новый вопрос:
— А ваш отец не будет против, если вы его квартиру продадите?
— А чего ему возражать? — дернула точеным плечиком Изабель. — И вообще он сейчас в Африке. Но по поводу квартиры сказал четко: она моя. Могу делать все, что захочу. Тем более я не в казино деньги проигрывать собираюсь, а другое жилье покупать, даже лучше! В самом центре.
