— Ты, по-видимому, уже миллионщик, — быстро прикинул Яша его доходы за вечер. — Ещё и приторговываешь мелочишкой…
— Кушать же хочется, — прибедняется Моня и шепчет на ухо: «Половиной я делюсь с хозяином. Только так большой бизнес и делается».
Когда ушли последние гости, и официанты упаковывали для Яши оставшиеся напитки и несъеденное горячее, Моня рассказал по-секрету, что пару недель назад у них пропал вышибала, классный боксёр, Сережа, чемпион Америки в первом полутяжёлом весе.
— Хозяин, сам не свой. До этого наш музыкант сцепился с одним сопляком, бандитом недорезанным. И чтобы Длинного привести в чувство, его затащили в кабинет хозяина. Мне племяш говорил, что хозяин держит крышу у самого Япончика. И никого не боится. Вот он и на этот раз позволил себе вольности, кричал, шумел, пистолетом размахивал. А потом Серёжа Длинного вышвырнул. Обычное дело, но через несколько дней Серёжа исчез. Поехал в автомастерскую и сквозь землю провалился. Но хозяин, по-видимому, знает в чём дело — иначе не ходил бы чернее тучи. Чует моё сердце — на Брайтоне наступают новые времена.
Последнюю фразу Моня мог и не произносить — об аресте Япончика и о возможном переделе сфер влияния шумели все русские газеты.
Вечерний моцион — Яша с Изей возглавляют шествие, следом — в нескольких шагах— Шелла и Слава Львовна — обычный ритуал с июня по август. У Сони болят ноги, и на скамеечке перед домом она председательствует в совете старейшин.
— Что представлял из себя Брайтон Бич от Ошеан Парквэй до Кони Айлэнд, когда в семьдесят третьем сошёл я с борта самолёта? — продолжает Яша. — Запущенные двухэтажные домики — на первом этаже доживают свой век еврейские старики, на втором, на уровне грохочущих поездов сабвэя — веселятся пуэрториканцы.
Несколько кошерных лавок, маленький ресторан, и, пожалуй, всё. Если я чего-то забыл, то оно того и стоит. Грязь и опустошение — таким я застал Брайтон.
Был в Нью-Йорке известный в ту пору ортодоксальный раввин Рональд Гринвальд, если я не ошибаюсь в фамилии, который имел большие связи наверху. Для приёма русских евреев он добился решения мэрии начать строить в Квинсе комплекс современных многоэтажек с дешёвыми аппартаментами.
Когда пошла первая волна и стал вопрос, где селиться, привыкшие к удобствам Москва и Ленинград однозначно выбрали благоустроенный Квинс.Ты же читал Довлатова? Что он видел, кроме достопримечательностей Квинса и красот Манхэттена? Он сказал хоть два слова за Брайтон? Ему нечего было сказать — он гордый и Брайтон презирал.
— Ну, ты загнул…
— А ты почитай… Например, «Иностранка». Довлатов — певец Квинса. Сто восьмой улицы. О Бруклине, о Брайтоне — ни слова.
А Одесса предпочла презираемый обеими «столицами» Брайтон и только потому, что рядом был океан. Москва и Ленинград наслаждались безводным Квинсом и чурались Одессы, а Одесса имела их всех в ввиду и наслаждалась бордвоком.
Правда, произошла маленькая загвоздочка — в последнюю минуту стала возмущаться местная «интеллигенция», почему, мол, власть думает о русских и забывает о своих. Чтобы успокоить публику, квинсовские многоэтажки слегка разбавили.
А дальше — обычная схема. После того как лифты в Квинсе стали кабинками для изнасилования, питерская и московская интеллигенция дрогнула и стала упаковывать чемоданы, перебираясь в более дорогие, но безопасные районы.
А Одесса хотела жить на море, и когда ей стали наступать на ноги, дамские сумочки начали стрелять.Только и всего. В результате мы имеем Брайтон таким, каким он есть сейчас, где каждый кусок земли стоит бешенные деньги. Банки и рестораны наступают друг другу на пятки… Подпираемые строящимися дорогими кондоминимумами. Вот что за четверть века сделала здесь Одесса…
Не спеша, они дошли до аттракционов — дальше в позднее время идти не рекомендуется, и повернули назад.
— Ты говорил как-то об Евсее Агроне. Обещал выяснить у Мони…
— Тебя, я вижу, потянуло на историю.
— Сам начал…
— Да, ты прав. Хоть это и криминальная, но история. Для того, чтобы бизнесы окрепли, нужны крепкие кулаки. Это потом кулаки призовут закон и установят суд и справедливость.
