Дядя Жерар зажег свой последний фальшфейр. В первые секунды пламя ослепило меня. А, едва зрение пришло в относительную норму, я увидела лестницу, ведущую наверх.
* * *
Миновав последний люк, мы очутились на палубе, прямо под мостиком. Я чуть не сказала — в его тени, но это было бы неправдой. Мостик не мог отбросить тень, света для этого было слишком мало. Корабль, еще недавно купавшийся в ярких солнечных лучах, легко пробивавшихся на небольшую глубину, был едва различим, так потемнело вокруг. Словно на смену дню давно явилась ночь. Повторяю, это было невозможно, разве что, если мы с дядей Жераром, полностью утратив счет времени, проторчали в трюме, глотая воздух начала двадцатого века, не десять минут, а шесть или семь часов! Предположение было слишком неслыханным, чтобы в него поверить. Задрав подбородок, я убедилась, это не так. Просто, поверхность исчезла, заполоненная…
…кувшинками гигантских амазонских лилий.
Это было невероятно, но несомненно одновременно. Глянув на своего спутника, я поняла, он потрясен ничуть не меньше меня. Должно быть, пока мы ползли через внутренние помещения миноносца, течение пригнало сюда целый остров кувшинок, пришвартовав ровно над нашими головами, как маскировочную сеть над позициями перед боем. Или это занавес упал, свидетельствуя, представление подошло к концу…
Последняя мысль показалась мне зловещей. Оглядевшись как воры на месте преступления, мы рванули к поверхности, изо всех сил работая ногами. Я посеяла ласты и поднималась медленнее Жорика. Сообразив это, он схватил меня за руку.
Когда бронированная громадина надстройки уже проплыла мимо, и все шло к тому, что нам удастся выйти сухими из воды, мы заметили темное облачко, оно двигалось много ниже, неторопливо огибая покосившуюся радиомачту за дальномерным постом. Будь мы на берегу, я бы приняла его за рой насекомых. Здесь, под водой, у меня не возникло никаких иллюзий. Дрогнув, облачно замерло, а затем рвануло нам наперерез. Похоже, мы с дядей Жорой рано радовались. Он, правда, так замолотил ластами по воде, что, наверное, побил бы рекорд, если бы я не тянула его на дно свинцовой гирей.
Сама виновата с ластами, — с бессильной яростью подумала я, осознавая, мысль о чертовых ластах станет одной из последних, прежде чем я до кончиков ногтей превращусь в боль.
Нет, нам было не уйти, и мой напарник тоже понял это. Когда я, не в первый раз, за сегодняшний день, распрощалась с жизнью, откуда-то с глубины навстречу стае свирепых хищников, скользнули две мощные многометровые тени. Покрытые похожей на наборную броню средневековых латников чешуей чудовища с могучими туловищами плезиозавров и головами, показавшимися мне маленькими относительно тел. Пока я недоумевала, таращась на них из-под маски в сильнейшем смятении, монстры врезались в стаю наших преследователей на встречных курсах и принялись рвать пираний на куски. Вода сразу же стала алой. Я была так потрясена увиденным, что дальше действовала на автомате и отошла от шока, лишь увидев перекошенное лицо папочки. Наши опустошенные акваланги валялись на песке в метре от кромки воды. Папа, белее мела, тряс меня за плечи и что-то восклицал. Дядя Жерар сидел на песке чуть поодаль, держа во рту дымящуюся сигарету.
* * *
Вечерело. Мы втроем сидели у потрескивающего костра. Он с таким аппетитом вылизывал прокопченные бока нашего походного котелка, словно мечтал полакомиться его содержимым. Дядя Жерар подвесил котелок на треноге, внутри булькали макароны, заправленные двумя банками восхитительной говяжьей тушенки. Папа вскрыл обе жестянки острым, как бритва армейским тесаком, который передал ему Жорик. С чего это вдруг нам приспичило набивать желудки суррогатами, должно быть, удивишься ты, если кругом было полно непуганой дичи, и ничего не стоило подстрелить на ужин какого-нибудь зазевавшегося капибару? Что сказать тебе на это, Динуля? Все верно, с тех пор, как мы оставили обитаемые края, дикие животные то и дело попадались на глаза, а, порой, так и вовсе путались под ногами, словно напрашиваясь к нам в котелок. Как, например, глупый молодой капибару, выскочивший на поляну с час назад и уставившийся на нас в тупом недоумении: ой, типа, а вы, собственно, кто?!
