Через мгновение папа уже давил на тормоза. На песке внедорожник понесло юзом, и он едва не перевернулся, обдав нас смерчем из песка. Мы невольно отпрянули. Один из мнимых солдат, воспользовавшись сумятицей, попытался задать стрекача, но я пресекла побег, дав короткую предупредительную очередь ему прямо под ноги.
— А ну, стоять!! — завопила я, в волнении автоматически перейдя на иврит. Бедолага, естественно, не понял ни слова. И все равно — замер, как вкопанный.
— Ну ты даешь, Мишель! — воскликнул дядя Жерар, хлопая отца по плечу. — Грозился раздобыть запчасти к подвесному мотору, а припер целый джип! Лихо завернуто, ценю! Мы впряжем его в лодки и покатим с ветерком!
Полагаю, то было нервное. На папу было страшно смотреть, рот — в крови, рассеченная бровь, гематома на лбу, ссаженная кожа на кулаках. Но, по тому, как легко Мишель выскочил из «Вранглера», я поняла — он отделался пустяками. И — вздохнула с облегчением.
— Сейчас они будут здесь! — крикнул Мишель.
— Кто?! — выдохнули мы с Жориком синхронно.
— А вот такие точно гаврики! — отец ткнул пальцем в сбившихся в кучку солдат.
— Тогда отчаливаем! — скомандовал Жорик. — Мишель, заводи балалайку! Рита?! Следи за опушкой в оба! Кто нос высунет, стреляй! Теперь вы, — он обернулся к солдатам. — Вдоль берега — бегом марш! Тебя, Фернандес, тоже касается! Бегом, я кому сказал?!!
Боливийцы, не заставив себя уговаривать, припустив по песку во все лопатки.
— Зачем ты их отпустил?! — возмутился Мишель, неистово дергая рукоятку стартера. Mercury отказывался запускаться, папа взмок от волнения и физических усилий!
— Что за концлагерные замашки, месье Адамов?! — чуть ли не весело воскликнул Жорик. — Мне следовало перестрелять безоружных военнопленных как куропаток?! У нас так не принято! Мы свято чтим Женевскую конвенцию…
— Они послужили бы нам щитом! — подала голос я, не отрываясь от опушки джунглей, которую изучала через прорезь прицела.
— И вы туда же, Ваше Высочество?! Да будет вам известно, принцесса, заложничество — одно из тягчайших воинских преступлений…
У нас за спиной взревел лодочный мотор, Мишель взял верх над железом.
— Рита, уходим!! — крикнул дядя Жерар и, пока я стремглав неслась к лодке, опустился на колено и вскинул автомат.
Папа уже отчалил, так что мне довелось запрыгивать в уходящий поезд на ходу. Сгоряча вода показалась обжигающе холодной, и я вскрикнула от неожиданности. А когда, задыхаясь, перевалилась через резиновый борт, сухо закашлял автомат Калашникова. Жора дал первую очередь по опушке. Выждал с полминуты и снова надавил на курок. Устроившись на сидении, я вскинула свой автомат. От леса к берегу приближались несколько машин, два пикапа на базе японских внедорожников и грузовичок повышенной проходимости покрупнее, показавшийся мне неустойчивым из-за высоких вездеходных колес. В кабинах и кузовах сидели люди в хаки, всего человек пятнадцать-двадцать, то есть, чуть больше взвода. Жорик снова выстрелил, пули вздыбили фонтанчики песка прямо перед носом головной машины. Стрелок повел стволом вверх, и я заметила, как тут же посыпалась никелированная облицовка радиатора. Затем через искореженную решетку вырвалось голубоватое облако раскаленного антифриза. Автомобиль рыскнул влево, но, к сожалению, не перевернулся. В следующее мгновение машины миновали опушку и сразу же рассыпались по полю согласно всем правилам военной науки. Кузова расцвели вспышками выстрелов, солдаты открыли ответный огонь. К счастью, стрелять прицельно с бортов автомобилей, несущихся на приличной скорости по пересеченной местности, было затруднительно, а то бы нам — точно каюк. Огонь оказался таким плотным, что пули зашлепали по воде как в тропический ливень. Кажется, в России такой дождь зовут грибным, это когда на небе сияет Солнце, а возмутитель спокойствия — небольшая такая локальная тучка, которой приспичило отлить прямо вам на макушку.
Оставив в покое пикап с поврежденным радиатором, что, конечно, нисколько не помешало бы машине преодолеть разделявшее нас расстояние, дядя Жора перенес огонь на грузовичок, выпустив в него остаток обоймы. Пока он выщелкивал опустошенный магазин, меняя новым, я успела крикнуть ему, чтобы уходил, пока не сделалось поздно. Настало самое время сматывать удочки, как иногда выражался Мишель.
