— Об антропософии? — переспросил я. Термин показался мне знакомым.
— Это новая революционная наука, созданная братом фройлен Эльзы, чтобы снабдить человечество принципиально новыми инструментами познания самого себя и окружающей нас действительности, — пояснил Вбокданов. — Новаторство примененных профессором Штайнером методов состоит в том, что они, во-первых, органично совмещает строго научный подход к предмету исследования с инфернальными источниками получения информации. Такими, как интуиция или ясновидение, рассматриваемыми в рамках концепции антропософии в качестве проявления неких непознанных, но реально существующих возможностей организма, которыми грех не воспользоваться наряду с точными измерительными приборами, всякими термометрами, манометрами, омметрами и прочим хламом. Это раз. Кроме того, и вот тут, как раз, главная фишка: у герра Штайнера наблюдатель — не отстраненное и как бы поставленное над экспериментом лицо, а непосредственный участник процесса. Тот, от чьего восприятия напрямую зависят результаты исследований…
— Как это? — я наморщил лоб.
— Да элементарно, я вам сейчас на примере поясню. Скажем, вы страдаете дальнозоркостью и не способны разглядеть показания вольтметра. Ну и пишете себе в тетрадке — двадцать два вольта. А их было — двести двадцать…
— А… — сказал я. — Так вы погрешность имеете в виду? Ну это — совсем другое дело. Я, допустим, вообще могу быть слепым как крот, и тогда решу, будто провод вовсе не под током, разница потенциалов — ноль. Но из этого еще не следует, будто меня не убьет, когда я за него возьмусь…
— А вот тут вы, аккурат, пальцем в небо попали, полковник… — заявил Вбокданов, явно торжествуя.
— Бросьте, — отмахнулся я. — Вы чепуху городите, милейший.
— Отнюдь, нет, господин Офсет, — заверил меня Вбокданов. Его лицо стало непроницаемым.
— Александр Александрович прав, — мурлыкнула Эльза Штайнер.
— Простите, но это вздор, — отчеканил я. — В чем вы пытаетесь меня убедить? Что я способен по собственному желанию изменять разницу потенциалов в электросети? Или что смогу заставить воду кипеть при пятидесяти градусах Цельсия, а замерзать — при минус пятидесяти, если крепко уверую, будто именно так и должно быть?
— Вы только что изложили основополагающую суть антропософии…
— Извините, но в таком случае, эта ваша антропософия, при всем моем уважении к господину Штайнеру, яйца выеденного не стоит. Курам на смех, черт подери…
— Да поймите же вы, чудак человек, — перебил Вбокданов, приподнимаясь, — что именно ваша безнадежно закостеневшая точка зрения и удерживает столбик ртути на отметке в сто градусов, когда вы опускаете его в кастрюлю с кипятком!
— Моя закостеневшая точка зрения в ответе за силы природы, подчиняющиеся фундаментальным законам физики?! — ахнул я.
— Нет никаких фундаментальных законов физики, выдумка они!
Я почувствовал, что вот-вот рассмеюсь ему прямо в лицо. Это было бы крайне неприлично.
— Херню городите! — буркнул Гуру, не отрывая лба от стола. Словно его голова попала в поле притяжения Юпитера, став неподъемной.
— Идите вы сами к черту, старый пропойца! — фыркнула Эльза Штайнер.
— Хуй там я пьян! — парировал Вывих ворчливо. — Это вам только кажется, будто я натрескался из вашей пристукнутой реальности. Нехер вам было делать, как мои рюмки считать. Некрасиво, млять, не по-христиански нихера…
Значит, и про богов — точно такой же бред, — подумал я, поймав себя на том, что испытываю разочарование малыша, обделенного подарками на Рождество.
— Мы проводили эксперименты в Химической лаборатории, я имею честь возглавлять это научно-исследовательское заведение. И, должен вам сказать, они подтвердили на практике все, сказанное мной за этим столом…
— У вас вода при пятидесяти градусах Цельсия кипела? — осведомился я.
— И много чего еще, о чем вы ни малейшего представления не имеете! — с вызовом бросил Вбокданов. — И чем я не могу поделиться с вами из соображений секретности. И еще — чтобы сберечь ваш сон…
Ухмылка, которую он позволил себе, понравилась мне даже меньше этих слов.
— Вы, полковник — остаетесь дитем порочного старого мира, даже отринув его, — вздохнул Вбокданов, как мне показалось, с совершенно не наигранным сожалением. — Вам, при всем старании, трудно себе вообразить, что искренняя вера в действительности способна сдвигать горы. Только нужно правильно захотеть. Для этого, правда, надлежит вытравить из себя убогие мелкособственнические пережитки, целиком отдавшись интересам общего дела на благо всех…
