Он прижался к ней. Губы Присциллы жадно раскрылись. Ее девочки не преувеличивали. Он знал свое дело. Каждая клеточка ее тела откликнулась на этот поцелуй. Она изогнулась, прильнула к Джейку, крепкому, мускулистому, ее пальцы перебирали густые белокурые волосы. Опытная, уверенная рука проникла ей под платье, гладила бедра, кожу над кружевными подвязками и теплую, трепещущую плоть. Колени ее раздвинулись, она прошептала: «О Джейк, Джейк, да, да, да…» Он всунул свободную руку между их телами, Присцилла подумала, что он хочет расстегнуть брюки. Джейк покачал у нее перед носом карманными часами, проверил время. Она как дура уставилась на него.
– Извини, Прис. – Он притворно поцокал языком. – Боюсь, не поспею на поезд.
Разъяренная, она сбросила его с себя.
– Ублюдок!
Посмеиваясь, Джейк поднялся с качалки.
– Ну разве можно так со старым-то другом…
Выдержка изменила Присцилле. А с ней это случалось нечасто.
– Ты просто куча навоза! Тупая деревенщина! Ты что, в самом деле вообразил, что я хочу переспать с тобой?!
– Ну да, в самом деле. – Он подмигнул ей и направился в гостиную. – Жаль разочаровывать тебя.
– Я теперь недостаточно хороша для вас, мистер Лэнгстон?
Он обернулся.
– Ты достаточно хороша. Слишком хороша. Ты лучшая. Поэтому я не хочу тебя. Потому что ты лучшая шлюха в штате.
– Но ты только со шлюхами и спишь.
– Да, но если я незнаком с ними, я могу обманывать себя. Могу притворяться, что только я бываю в этой спальне. А ты всегда была шлюхой, сколько я тебя знаю. Дюжины мужчин перебывали в твоей постели. Неромантично как-то получается.
Присцилла позеленела от злости. Джейк увидел, какой страшной она может быть.
– Из-за брата, да? Ты ни разу не был со мной со дня его смерти. Ты не смеешь!
– Заткнись.
Голос его был таким безжизненным, что она испугалась и отступила, хотя не смягчилась до конца.
– Ты все тот же деревенский дурачок из Теннесси. О да, говорить ты стал получше. Нрав у тебя бешеный, мужчины уважают тебя. И баб ты научился ублажать. Но в душе ты все тот же Бубба Лэнгстон, глупый деревенский парнишка.
Джейк остановился на пороге. Его глаза больше не светились лукавством. Они были холодны и суровы, кожа на скулах натянулась, морщины по бокам рта залегли глубже.
– Нет, милочка. Он давным-давно пропал, сгинул.
Гнев Присциллы прошел, она прищурилась.
– Я докажу, что ты все еще хочешь меня. Обещаю. Однажды ты позволишь себе вспомнить, что было между нами. Мы были детьми тогда. Горячими, необузданными, жадными. Это могло бы повториться. – Она откинула голову, положила руку ему на грудь. – Я возьму тебя снова, Джейк.
Джейк помнил, слишком хорошо помнил первый раз, когда они были вместе. Тот день неизгладимо отпечатался в памяти. Он оттолкнул ее руку.
– Не рассчитывай.
Он закрыл за собой дверь, постоял с минуту, задумавшись. Вечер был в полном разгаре, работа кипела вовсю. Едва одетые девицы сновали по гостиным и игорным залам, приставая, соблазняя, выставляя свой товар напоказ. Некоторые глазели на Джейка выжидающе, затаив дыхание.
Он улыбнулся, но поощрять их не стал. Не то чтоб не хотелось. У него несколько недель не было женщины. К Присцилле он не прикоснется, но не деревянный же он. Ее нагота, запах возбудили его.
Еще стакан виски? Партию в покер? Часок в одной из постелей наверху? Забыться ненадолго?
– Привет, Джейк.
Одна из шлюх бочком подобралась к нему.
– Привет, Пастилка.
Фамилия ее была Долтон, она работала на Присциллу еще в те времена, когда Джейк был здесь завсегдатаем.
– Как дела?
– Не жалуюсь. – Женщина слабо улыбнулась своей лжи.
Морщины, заметные и сквозь толстый слой краски, сказали Джейку, как плохи ее дела, как ненавидит она эту жизнь. Но Пастилка трогательно отказывалась признать свое поражение, страстно желала быть приятной. Джейк всегда жалел ее.
– Тебе будет хорошо со мной, – с надеждой сказала Пастилка.
Он был почти готов внять ее мольбе, подняться с ней наверх, но все-таки покачал головой.
– Сходи лучше принеси мне шляпу и сумку, вот номерок. – Он выудил из кармана багажную квитанцию.
Пастилка бросилась выполнять поручение. Когда она вернулась, Джейк дал ей на чай пятьдесят центов. Пустячное поручение, конечно, не стоило этого, он мог ведь сходить сам.
