Но для Бэннер было ничуть не легче знать, что Джейк по-прежнему жаждет недостижимого. Вот и сегодня, в день отъезда Лидии, Джейк угрюм и подавлен, это ясно по его позе, стоит только на него взглянуть. Бэннер уже несколько часов наблюдала, как он стоит у изгороди и всматривается в темноту, словно мечтает пронзить ее взглядом и увидеть Лидию.
Бедный Джейк. Какая ирония судьбы. Он женился на дочери всего за несколько часов до того, как мать, которую он желал по-настоящему, стала свободной. Как он, должно быть, клянет злой рок.
Внезапно Бэннер обозлилась. Судьба сыграла с ней грязную шутку. Уже во второй раз.
Но ей надоело быть мишенью для насмешек судьбы. Надоело глядеть в вытянутое печальное лицо Джейка. До смерти осточертели его сладкоречивые банальности.
«Как ты себя чувствуешь, милая?»
«У тебя усталый вид. Может, тебе лучше полежать?»
«С тобой все в порядке? Что-то ты бледная».
Хватит с нее! Она не хочет, не собирается жить с ним и до конца жизни видеть, как он томится по другой женщине. Она ему уже однажды сказала, что не хочет, чтобы он сидел рядом с ней у камина с видом мученика. И, черт возьми, мученик в постели ей тоже не нужен. Если он не может овладеть Лидией, пусть ищет другую замену. Бэннер Коулмэн вторым номером не станет.
Она спрыгнула с кресла, подбежала к двери и распахнула ее. Выскочила на ступеньки, не накинув ни шали, ни халата, белая ночная рубашка развевалась на ней, как вуаль.
Бэннер видела, какого мужества стоило матери покинуть остывшее тело человека, которого она любила. Она понимала, что у Лидии нет сил каждый день смотреть на свежую могилу, постоянно напоминавшую о действительности, слишком мучительной, чтобы с ней жить.
Бэннер тоже не хотела покидать Джейка. Это было бы равносильно тому, как если бы вырезать себе сердце и уйти от него, еще бьющегося, прочь. Но лучше уйти, чем, оставшись, принести свою жизнь в жертву. Она не сможет до старости покорно сидеть и смотреть, как муж убивается от любви к ее матери. Такая жизнь будет полна горестей. Сначала между ними поселится обида. Потом он начнет ее ненавидеть. Или, что еще хуже, когда ее отяжелевшее тело станет неуклюжим, примется ее жалеть.
Ну уж нет! Ее гордость этого не вынесет. Она гонялась за ним, валялась у него в ногах, ссорилась и умоляла, но больше этого не будет. Она больше не позволит себя унижать. Она не сможет заставить Джейка полюбить ее. Никакая сила на свете ей в этом не поможет. Лучше уйти сейчас, чем потратить годы на бесплодные стремления.
Бэннер подбежала к изгороди, тяжело дыша от изнеможения. Джейк издалека услышал ее шаги. Она схватила его за рукав и с размаху дернула. Он удивленно моргнул. Ночная рубашка белела во тьме, как парус на корабле-призраке. Лунный свет отражался в зеленых глазах, мерцавших по-кошачьи. Волосы буйным венцом окружали голову, клубясь, как черное пламя. Бэннер казалась пришелицей из иного мира, прекрасной и яростной, как греческая богиня.
– Если ты ее хочешь, иди к ней! – крикнула она. – Я тебя не держу. Я тебя люблю. Я тебя хочу. Но не так. Не хочу видеть у себя на подушке лицо, на котором открыто написано, что ты мечтаешь о другой. Поэтому уходи!
Она повернулась и размашистым шагом двинулась к дому, но Джейк ловко ухватил ее за белую батистовую ночную рубашку и рывком остановил.
– Пусти!
– Ну нет, – сказал он и потянул ее к себе. – Давно пора причесать тебе хвост, принцесса Бэннер. Ты эту ссору затеяла, так, будь добра, доведи ее до конца.
Бэннер мятежно взглянула через плечо и выдернула из кулака Джейка подол рубашки, но не сделала ни шагу прочь.
– Вот и отлично, – продолжил Джейк более спокойным тоном. – Так что у тебя на уме?
– Начнем с того, что ты все время дуешься, и мне это осточертело.
– Это я дуюсь? Ты со мной за эти дни двумя словами не перемолвилась.
– И мне надоело, что ты со мной так любезен. Лучше шуми и бушуй, чем стелиться передо мной, как тряпка.
– Я… стелюсь… как тряпка! – задохнулся Джейк.
– Думаю, лучше тебе переселиться во флигель, если общество лошадей на этом пастбище ты предпочитаешь моему.
– Кто тебе сказал? И, благодарю, я буду спать в доме.
