Несколько часов проработав, Павел все-таки решил пробежаться по ссылке, помещенной в конце письма. И нисколько не удивился, попав на страницу с объявлениями о продаже зеленых английских червей для рыбалки. Контактная информация ограничивалась номером телефона.
— Вы ошиблись, — ответили мужским голосом.
Павел сверился с длинной цепочкой цифр и позвонил вновь. Тот же голос отрекся повторно:
— Я ничего не продаю...
Незавершенность интонации заставила Павла подождать со своим “извините”. На том конце тоже не спешили. Пауза уже будто получала смысл, но там все-таки отключились. Из какого-то чувства обманутости, неудовлетворения Павел снова перезвонил. Там опять помолчали, прежде чем положить трубку.
Вечером, после ужина, Павел в кои-то веки заглянул в телевизор. Искал собеседника. Но говорили только на канале “Культура”. Какая-то театральная женщина возбужденно рассказывала о себе и двигала головой на манер индийской танцовщицы — будто держала перед лицом сложенные ладошки и выглядывала из-за них то справа, то слева. Ведущий сидел завороженный этим действом. Павел отбросил пульт: говорили явно не с ним. Он снова взял телефон.
— Да. Слушаю.
— Я прошу прощения...
— Это снова вы? Я же вам объяснил, что не продаю...
— Я не насчет червей. — И вдруг Павлу отчаянно захотелось сломать чертов сайт с английскими зелеными червяками и заставить их ползать по экрану. Однако особой радости он не предвкушал.
— Так что вы хотели?
— Мне пришел спам, одно странное письмо.
— И какое же?
— Ну... — И Павел зачитал пункты.
— Интересная информация, — откликнулись в трубке. — Очень похоже на провокацию. Кто-то нас очень не любит.
Павел уловил чуть заметный нажим на “нас” и почувствовал себя вправе помолчать уже самому.
— Как вас зовут? — неожиданно спросил собеседник.
— Павел. Павел Павлович. Вообще-то... Саулович, если по паспорту.— Это признание вырвалось из него против воли. — Лучше Павлович.
— Гм. Значит так. Из Савлов да в Павлы. Вы женаты?
— Что?
— Вы женаты?
— Да.
— Вам часто снится жена?
Павел задумался. Однажды ему действительно снилась жена. Снилось, что он стоит в глубокой узкой яме-могиле с ровными гладкими глиняными стенками и такими высокими, что понятно: ему никогда отсюда не выбраться. А вверху уже кричат: “Принимай!” — и он видит, как на него какие-то мужики опускают обитый красной материей гроб. Обитый лишь сверху. А снизу он видит голые, щелястые неструганные доски и две поперечные перекладины, приколоченные не совсем ровно. Но, главное, понимает: ему ни в какую сторону не вывернуться из-под этого гроба...
На том конце терпеливо ждали, пока он отходил от воспоминания.
— Да. Трудное для мужиков пошло время. — Голос прозвучал глухо. — Я тут задумался. Потому что маются без войны. Исключу Афган и Чечню. Тут нужен враг посерьезней, нужен враг настоящий, как в Отечественную. Когда на страну нападает сила и когда в ответ тоже надо собирать силу.
А сегодня, вы знаете, интеллигентному человеку невозможно даже подзаработать на разгрузке вагонов. Или дворником. Знаете, таджики заели.
Павел растерялся. Он не знал, что сказать и нужно ли говорить. Он решил, что человек выпил.
— А ведь как не проявлять силу? — продолжали между тем в трубке.— Без этого мужик тухнет. В прежние века ему часто приходилось вставать, защищать страну, да и прошлый век не обидел. И даже два раза...
Снова пауза.
— Почему два? — благожелательно вставил Павел.
— А Гражданская? Интервенция? — там охотно откликнулись. —
В гражданских войнах выигрывает только та сторона, которая воюет по-отечественному. Слышали, вон опять привезли в Москву какого-то белого генерала? Такого белого и пушистого.
— Н-да, — сказал Павел, готовый соглашаться.
— Да. Скоро семьдесят лет как без всеобщей мобилизации. Если бы я был поэт, я бы написал “Молитву о мобилизации”. Там были бы примерно такие строчки: “Слышишь стон мужиков, их молитву одну и надежду одну: Господи, дай защитить страну!” Понимаете?
— Да.
— В смысле, ну какой-нибудь иностранный гад, ну давай, ну посмей, и уж тут-то мы!.. Тысячу лет на нас нападали, а теперь уже почти семьдесят— и ни одна сволочь.
