— Вперед, вперед, пошли! — Это взводный.
Небольшой арык, сразу за ним — первая линия домов частного сектора. Занять ее — наша задача на сегодня.
Самое паскудное место слева, где первый взвод. Там огромный пустырь, в глубине которого школа.
Справа, где третий взвод, самое удачное место — за спиной насыпь, справа насыпь, дальше — седьмая рота. Ротный запрашивает ситуацию во взводах.
Лихач, командир первого взвода, отвечает, что у него хреново — до школы метров триста, в школе чехи. Он сам сидит в канаве вдоль дороги, вылезти не может, чехи бьют на любое шевеление.
Третий взводный отвечает, что у него все тихо, дома пусты, можно хоть сейчас заходить. Пионер, взвод разведки, не отвечает. Я вызываю его персонально. Наконец Пионер отвечает в том смысле, что мы достали его уже, что он понятия не имеет, где находится, но, судя по всему, где-то недалеко от Минутки, чехов тут тьма, они бродят группами, но все мимо него, пятьсот шестой остался далеко за спиной, а он сам идет дальше. Ротный, ни слова не говоря, достает карту. Смотрим на карту. Ох, ё! До Минутки черт знает сколько, полгорода еще, и как туда попал Пионер, совершенно непонятно. Ротный берет у меня наушники, вызывает Пионера, материт его и приказывает возвращаться.
Тем временем мы высылаем разведку — Михалыча и Юрку, выжидаем. Минут через десять разведка возвращается — у нас тоже все тихо.
По тонкой доске, прогибающейся под нашими шагами, переходим арык.
За ним — заборы. Взвод тянется цепочкой к ближайшей дырке. Первым идет Малаханов, долговязый зачуханный тормозок, вечно теряющий свой автомат и потому постоянно пропадающий в особом отделе, где ему шьют дело о продаже оружия.
Он подходит к дырке, с ходу отбрасывает ногой заслоняющий ее лист шифера и подрывается на растяжке. Бросаемся к нему. Малаханов стоит, вытирая забрызганное грязью лицо, недоуменно хлопает глазами. Куда ранило? Не знает. Осматриваем его с ног до головы. Ни одной дырочки, ни одной царапинки. Не верим себе, осматриваем еще раз — нет, точно цел. В рубашке родился парень. Видимо, Бог и вправду хранит детей и дураков. В том, что Малаханов дурак, никто не сомневается — так бездумно пихать ногой всякую ерунду может только полный кретин.
Малаханов стоит, хлопает глазами. По-моему, он так и не понял, что произошло.
Материм его, он кивает, поворачивается, пролезает в дырку и немедленно подрывается на второй растяжке. Дым скрывает его тело, слоями вытекает из пролома. Черт! Ну бывает же такое! Обидно…
Когда дым рассеивается, у нас отваливаются челюсти: Малаханов стоит все в той же позе, протирает лицо, глаза его по-прежнему недоуменно хлопают. На правой ладони, в мясистой части большого пальца, рваная рана — осколок прошел по касательной, несильно разорвал мясо и... И все! Больше ни одной царапины.
Молча перевязываем его. Первым из ступора выходит взводный. Он высыпает на Малаханова ворох матюгов, отбирает у него автомат и посылает его к черту, в тыл, в санчасть, в госпиталь, в особый отдел — куда угодно, только чтобы больше этого полудурка здесь и духу не было! Не желает он его матери похоронку писать!
Аккуратно пролазим во двор. Растяжек больше нет, все снял собой Малаханов.
Во дворе яблоневый сад, сарай и дом. Странно, шесть часов подряд тут такое молотилово стояло, а дом совершенно целый, даже стекла в некоторых окнах остались. Да, сегодня будем спать как люди — в тепле и на кроватях.
Ротный говорит, что КП будет здесь. Нам же приказывает прочесать остальные дома, так, для порядка, ясно, что они тоже пусты.
Только отходим на несколько шагов, как по дворам со сволочным таким посвистом начинают шлепаться мины.
Рассыпаемся по канавкам. Я вызываю комбата, говорю, что нас накрывает минометка, пускай прекратят огонь. Комбат отвечает, что наша минометка вроде как и не стреляет. Ору ему, что стреляет, причем хреново — мины прямо на нас сыплются. Тут до него доходит, он посылает меня на хрен, говорит, что наша минометка не стреляет, а то, что у нас там мины падают, — это чехи.
Тьфу ты, черт, и правда чехи. Мне становится немного стыдно за свое паникерство.
