— Все так и должно быть, Ниночка… Она нам все может сказать, а мы ей — нет.
— А чего ты закашлялся? Слюной подавился?
— От вожделения. Как представил драгоценности в ее ящиках — слюна и побежала.
Помним: Роману все время были нужны свежие данные. Он заводил разговоры на заданные темы. Например, барственно снимал с полки свежий том Гегеля и произносил:
— Не люблю его за то, что Маркс из него вышел. Хоть Гегель и не виноват в этом.
— Как и Маркс не виноват, что из него Ленин вышел, — конечно, бухал кто-нибудь из нас — сдуру (никогда не умели удержаться).
Сейчас кажется: простенький диалог, что в нем особенного! Ну, в первую очередь то, что он происходил в семь утра, когда мы запаковывали ревущих детей для заброски в садик, перемежая конвульсивно все это хлебками крепкого чая. А посреди ежеутреннего развала был остро воткнут в пол Роман, тянул крутой настой, подергивал беспокойно плечом и регулярно повторял: «Нина, успокойтесь».
Причем он с полным правом пил этот чай, потому что именно в то утро он сам и принес волшебно благоухающую пачку со слоном. А мы покорно впустили его около семи, потому что боялись, ибо куда денутся дети, если мы попадем в лагерь… Но, впрочем, твердо было решено: говорить все, что думаем, не радовать внутреннего цензора, который есть продолжение тоталитарного государства. Но в то же время мы подчеркивали, что свергать власть не собираемся, да и куда нам! Мы ведь все считали: конечно, умрем при этой вечной советчине.
Бесспорно было чтбо в те семь утра? Что этот день — последний в месяце и отчет Романа должен быть у куратора. Если Роман не соберет у нас каких-нибудь сведений, то наплетет от себя невесть что! Мы были невысокого мнения о его способностях. Так что получилось абсурдное слияние воль в одном направлении — мы помогали ему, тайному работнику державы, в его неоднозначной работе. Уже тогда мы смекнули, что же это такое — державность…
Второй звонок. 11 мая 2001 года Елена снова нам позвонила:
— Я уже поняла, что ремонта от вас не дождешься! Но я прочитала в «Губернском герольде» ваш рассказ… Открою вам тайну: я тоже сочиняю. И все такое интересное, из моей жизни. Я ведь пришла к оккультизму, у меня это пошагово записано. Но как пристроить в печать? Вы мне хотя бы с этим помогите, ведь мой Рома так вам помогал!
Тут надо упомянуть ее интонацию: начинает в наступательных тонах, а заканчивает фразу, как умирающая муха.
— Елена Климентьевна! Вы же такая красавица! С вашей внешностью стоит только заглянуть в пару редакций…
— Во-первых, красавица из меня испарилась. Во-вторых, вы должны все еще перепечатать. Мой Рома вам сильно помогал…
— А телевизор? — закричали мы в параллельные трубки. — Помогал! Он его так отремонтировал, что у бедного остался один путь — на помойку.
Телевизор нам подарили родственники, и он нам очень нравился. Но Рома прибежал: «Ой, какой снег, снег!» Нам-то казалось: какой же это снег, так — отдельные на экране снежинки. Но как вспомнили про Ромины особые функции, так и ослабли, сдались — пусть ремонтирует. И тут он заносился, как шаман: паяльник подайте, удлинитель подвиньте ближе… Сначала мы решили, что он впаяет нам какое-нибудь прослушивающее устройство, но телевизор не выдержал и решил, что лучше смерть, чем бесконечные мучения. Из него пошел густой дым…
— Лучшее — враг хорошего, — плоско пошутили мы, почувствовав при этом облегчение.
О природе доносительства.
— А ты заметил, Слава, что все наши стукачи — именно все — были ненормальными?
— Это значит, что соглашаются на такую карьеру лишь неудачники, прищемленные жизнью?
— Если бы все было так, то с них и спроса нет, и осуждать больных нельзя! Нет, часть здравого смысла они сохранили. Ни один ведь не пришел и не сказал: «Здравствуйте, я из КГБ».
— Да, ведь что бы стоило хоть одному из них на ушко тебе шепнуть интимно: мол, при мне вообще предохраняйтесь, я на спецзадании… Значит, на все это — на самоконтроль, на разыгрывание дружбы — здравого смысла хватало.
— И все-таки с годами (хорошо, что не с десятилетиями) видно было: здравые силы истощаются! Видимо, все усердие бросали на камуфляж. А в быту что творили: придумать нельзя! Помнишь: один спилил ниппеля у нашего велосипеда? Я его чуть не убила тогда…
