Француз торопливо сменил кассету в диктофоне. Печенкин вновь стал серьезным.
— Есть у нас в городе Заводская площадь. Там когда — то, говорят, монастырь был, потом церковь, теперь завод хрустальный мой… Так вот, я строю сейчас на этой площади храм… Во имя Ильи — пророка… Не храм, точнее, часовню… Но какую! Хрустальную! Это седьмое чудо света будет. Или восьмое? — обратился он к секретарю — референту.
— Восьмое, — не задумываясь, подсказал Прибыловский.
— Восьмое. Причем там же, на площади, стоит памятник Ленину. Были разговоры — снести. А как быть с теми, кто в Бога не верит, а в Ленина верит? И я сказал: «Пусть стоит!» Не мы его ставили — не нам его сносить! Снести легче всего, вы попробуйте построить… — Владимир Иванович широко улыбнулся, пожал плечами и подытожил: — Вот и вся идеология…
Удивленно посмотрев на миску с ухой, к которой француз не притронулся, Печенкин поморщился и проговорил укоризненно:
— А вы чего ж это? Или угощением нашим брезгуете? С дымком ведь…
Француз залопотал, оправдываясь, но Владимир Иванович неумолимо замотал головой:
— Нет, брат, так дело не пойдет. Я тебя уважил, и ты тоже меня уважь…
6
— Да, это наш город, но ты не можешь появиться там без охраны, без Нилыча… — заглядывая сыну в глаза, говорила Галина Васильевна спокойно и назидательно.
— Я не хочу слышать ни о каком Нилыче! — выкрикнул Илья высоким детским голоском.
— Без Нилыча тебя там сразу украдут какие — нибудь чеченцы. — Галина Васильевна была спокойна и тверда.
У Ильи задрожала нижняя губка, и он закусил ее, готовый вот — вот расплакаться.
Мать сочувственно улыбнулась и, положив сыну руки на плечи, предложила:
— Давай я лучше познакомлю тебя с Дашенькой Канищевой?
Внезапно в центре праздника возникло непонятное суматошное движение — там кто — то вдруг закричал, пронзительно и жутковато. Из стоящей в отдалении машины «скорой помощи» выскочили санитары с носилками и как угорелые понеслись к месту неизвестного происшествия.
— Что? Что случилось? — встревоженно спрашивала Галина Васильевна бегущих мимо людей.
— Француз! Журналист французский рыбьей костью подавился! — объяснили ей на бегу.
Вытягивая шею, Галина Васильевна заторопилась за всеми, но тут же остановилась и, обернувшись, удивленно посмотрела на сына. Илья смеялся — весело, заливисто, так, что слезы выступили на глаза.
Глава пятая
НАСЫЩЕННЫЙ ДЕНЬ
(Окончание)
1
Поздней ночью, когда уже выключили уличные фонари, к одной из панельных пятиэтажек придонских Черемушек, тяжело шурша шинами, подъехал черный печенкинский «мерседес». У подъезда стоял «субурбан» и темнели неподвижные охранники. Угловое на пятом этаже окно ярко светилось. Еще раз глянув на него, Владимир Иванович вбежал в темный подъезд. Перемахивая через две ступеньки, по — юношески легко он взлетел на площадку пятого этажа, где стоял рыжий охранник, тот, который выводил Илью из самолета. Печенкин задержал дыхание, подмигнул рыжему и спросил шутливым тоном:
— Ну что, самбист, когда сразимся?
Охранник смущенно улыбнулся:
— Когда скажете, Владимир Иванович.
Печенкин прислушался — из — за фанерной двери доносились гитарные переборы. Он легонько толкнул дверь, и она открылась.
2
В маленькой комнате однокомнатной квартирки стояли от пола до потолка полки с книгами, и тут же теснились во множестве мелкие предметы: сувениры из дерева, глины и металла — человечки, собачки и птицы, кораблики, фотокарточки в рамках и без. Для самой большой фотографии — молодой, с дерзким взглядом Марины Цветаевой — была устроена специальная ниша, в которой стоял букетик засохших цветов. На тумбочке в углу, где, как у всех, должен был находиться телевизор, лежал старый проигрыватель — чемоданчик, а рядом — кипа пластинок. На верхнем конверте был запечатлен знаменитый дирижер знаменитого оркестра, и, проходя мимо, Печенкин почему — то постучал по нему ногтем.
На широкой старой, накрытой пледом тахте, уткнувшись затылком в стену, полулежала женщина лет сорока с коротко остриженными волосами, без капли косметики на лице. И одета она была небрежно, совсем по — домашнему: в старые выцветшие бриджи и клетчатую ковбойку. На животе ее лежала старая гитара. Женщина не была красавицей, скорее наоборот, но Печенкин смотрел на нее взволнованно и робко. Она же смотрела в ответ рассеянно, с легкой ироничной улыбкой и, продолжая наигрывать какую — то мелодию, прислушивалась к ней.
