— А я разве бузил?
Беррингтон поморщился:
— Не уклоняйтесь от ответа.
Я помолчал, а затем сел на диване.
— Послушайте, профессор, я все понимаю, но я хочу знать что происходит. Что это было вообще? Что за массовый психоз, крики «Мы все умрем» и прочая хрень? Еще 23 февраля было ощущение, что наступил конец света, а уже 27 февраля вы являетесь ко мне и заявляете, как ни в чем не бывало, что я должен исполнять подписанный контракт! Потрудитесь объясниться, милостивый государь!
— Милостивый государь? — Беррингтон словно попробовал на вкус новое выражение. — Занятно. А, вообще, вы абсолютно правы — была утечка галлюциногена на первой площадке, а человеческое существо оно такое восприимчивое и глупое… В общем, тот кретин сорвал запорный кран на баллоне с газом и все пошло-поехало, как у вас говорят. Пришлось включать сонный газ и растаскивать всех по их комнатам. К сожалению, взаимодействие галлюциногена и сонного газа привело к многочисленным осложнениям среди персонала, и, поверьте, рвотные позывы и головная боль были наиболее легким побочным эффектом. Многим было куда хуже, чем вам. Все-таки вы военный летчик и имеете более устойчивый организм.
Он испытующе смотрит на меня. Я пожимаю плечами.
— И вы хотите сказать, профессор, что сейчас угроза миновала, рецидивы купированы и можем работать дальше?
Беррингтон кивает.
— Именно так.
— А солдаты с оружием в коридоре?
— Лишь для всеобщей безопасности. Некоторые были очень буйными и могли причинить вред другим или самим себе. Это просто присмотр, чтоб было все в порядке.
— Ага, ага, — закивал я. — А баллон с галлюциногеном на первой площадке уборщица забыла, когда полы мыла?
Профессор иронично усмехается и кивает:
— Ну, можно сказать и так. А вообще, это не ваша миссия, вас в том секторе вообще не должно было быть.
— И поэтому вы вынуждены будете меня убить?
— Нет, — Беррингтон продолжает улыбаться, — вы там все равно ничего такого не увидели. Ну, знаете теперь, что капсул несколько и что с того? Это, ровным счетом, ничего не меняет.
— Эта капсула работает с 1923 годом? — решаю до конца выудить из собеседника максимум информации.
— Я не стану ни подтверждать, ни отрицать озвученную вами версию. Это вопрос вне уровня вашего допуска. — Профессор еще раз затянулся и затушил сигарету о блюдечко из под кофе.
Я осуждающе качаю головой.
— Фи, мистер Беррингтон, вы такой весь из себя джентльмен, а сигарету о блюдечко тушите.
Тот покосился на меня, а затем спокойно ответил:
— С кем поведешься от того и наберешься, как говорят у вас в России.
— А вы откуда так хорошо знаете русский язык?
— Если я вам скажу, что мечтал всю жизнь прочитать «Войну и мир» в оригинале, вас такая версия устроит?
Качаю головой.
— Нет. Скорее поверю в ответ, что языком потенциального противника нужно владеть в совершенстве.
— Ну, вот и верьте, во что хотите. — Беррингтон пожал плечами. — Давайте вернемся к нашим баранам. Близится 11 марта. Мне нужно знать ход дальнейших действий по вашей миссии. Вы в игре?
Я задумался. Ну, а вообще, какие варианты-то? Отказаться? Глупо. Да и что в Москве скажут? Но и нечисто у них тут что-то, и в воздухе все явственнее попахивает дермецом. И полное ощущение, что вентилятор ждет меня впереди. Но ведь нужно разобраться! Да и с оборудованием этим хотелось бы больше ясности. Рассказ профессора был чудесен и абсолютно неинформативен. Чувствуется в нем опытный боец невидимого фронта — палец в рот не клади! Но, из Москвы мне намекнули, что таких установок в России нет и принцип их работы неясен.
— Да, профессор, играем дальше. Сдавайте карты.
* * *
Последующие дни проходили в обычном на первый взгляд режиме. Чувствовалась правда в атмосфере некоторая нервозность и недосказанность, которые, впрочем, вполне могли быть вызваны присутствием довольно большого числа солдат в черной форме и с оружием, которые с того памятного дня вдруг стали стоять у дверей, прохаживаться по коридорам и вообще бдеть. На солдат многие сотрудники косились с неодобрением и явной опаской.
В остальном же, проект особых изменений не претерпел. Единственно, мне как-то бросилась в глаза повышенная нервозность у самого Каррингтона, и это было довольно странно, ведь он был чуть ли не вторым человеком в этом проекте, с чего бы ему нервничать-то?
