Он установил станцию, проверил детекторную лампу, — все в порядке. Но больше всего возни было с антенной. Несколько раз ветер сбрасывал ее с крыши. Хорошо, что снегу было навалено по самую трубу. Но вот антенна уже стоит, опираясь на туго натянутые оттяжки. И стальная проволока звенит на ветру, как струна. Такая музыка, хоть уши затыкай.
Маленький путник вернулся в избушку, одел наушники и принялся настраивать аппарат. Сначала в мембранах выло, визжало, хрюкало, гудело... Он все вертел ручки регуляторов... Вдруг послышалось какое-то неясное бормотание, прерываемое оглушительным треском разрядов. Он подстроил контуры и услышал:
— Стали, приготовились... Раз-два! Раз-два! Раз-два, три-четыре...
Командовали под звуки рояля. Мягкие, ритмические звуки. Радист поневоле стал притопывать в такт ногами, обутыми в мягкие меховые пимы[7].
— Раз-два! Три-четыре!
Солнце над Москвой-рекой, над Кремлем. Москва посылает всему миру гимнастическую зарядку...
— Подняли руки... Взяли в бедра... Присели... Раз-два, три-четыре, раз...
Захотелось маленькому радисту разбудить своего большого спутника:
— На-ка, друг, послушай ... Москва ведь, Москва!
Но большой человек храпит на всю избушку. Это впервые за шесть недель он спит под крышей. Разве можно будить? Около тысячи километров прошли они по морскому льду, как же будить?
— Внимание... Передаем содержание утренних газет...
На семьдесят шестом градусе северной широты, в этапной избушке, трясущейся от мороза и ветра, маленький радист услышал новости с Большой земли.
Шесть недель они не раздевались, шесть недель спали на ходу... Шесть недель были отрезаны от всего мира, — некогда было передвижку установить.
Опять загрохотали в мембранах разряды. Неожиданно, прорезав беспорядочный шум, загремел властный голос:
— Алло! Алло! Говорит «Красин»! Говорит «Красин»! Идем в виду северного острова Новой Земли! Экспедиция помощи северным становищам! Перехожу на приемник! Перехожу на приемник! Говорит «Красин»! «Красин»!
Тут уж маленький радист не выдержал. Он вскочил и завертелся на месте в безуспешных попытках достать ногой товарища, — наушники с коротким проводом держали его на месте.
— Вставай, Николай! — закричал он, не догадавшись снять наушники. — Вставай, соня! «Красин», «Красин» идет!
И не дождавшись пока Николай окончательно проснется, он перешел на передатчик радиотелеграфа:
— Слушайте нас на «Красине»! Слушайте нас на «Красине»! Говорит экспедиция помощи северным становищам с Маточкина Шара. Прибыли на четырех собачьих упряжках в этапную избушку, тридцать пять километров юго-западнее становища Безымянной губы... Отсиживаемся от шторма. Везем тонну противоцинготных продуктов. В Безымянной губе зимует семья Бусыгиных: отец, мать и парнишка лет двенадцати... Опасаемся за их судьбу... Опасаемся за их судьбу. Говорит экспедиция Матшара помощи северным становищам!
Окончательно проснувшийся Николай в это время вырвал из его рук ключ «морзовки» и отбил:
— Урррра! Краснознаменному «Красину» — урррра! Поздравляем с небывалым зимним походом во льды! Урррра!
Маленький радист по стуку ключа прочел передачу Николая. Он отстранил его и сказал:
— Тут дело нужно, а не ура. Оставь-ка ключ!
Овладев ключом, он закончил передачу:
— Перехожу на телефон приемника! Перехожу на телефон приемника!
— Поздравляем с беспримерным зимним походом на собаках! — услышал он ответ «Красина». — Весь Союз сегодня узнает о вашем подвиге! До скорой встречи в Безымянной губе. Все! Счастливого пути! Передал радист... Кто принял?
Тогда маленький радист важно отстукал ответ:
— Принял помощник начальника экспедиции, он же радист — Вячеслав.
Снял наушники, выключил аккумуляторы и, пожимая плечами, обратился к своему товарищу:
— Поздравляют с беспримерным походом... Весь Союз, говорят, будет знать о нашем подвиге... А что за подвиг, не пойму! Если бедствие, пароход не пробился, значит — идем на помощь. Вот и все! Причем же тут подвиг?!
— Действительно, — отозвался Николай и завалился на свою теплую постель.
А снаружи все так же ревел шторм и кружил неугомонный ветер.
Цинга
Санька лежал на широкой кровати. Лицо его было красно, губы ссохлись под струпьями. Глаза были закрыты, но, если присмотреться, видно, как трепещут синеватые веки.
