— А полиция? У меня же нет идентификационной карты…
— Почему нет? Есть…
Зрячий задрал Чернову рубаху. На животе красовалась цветная татуировка, неизвестно откуда и как возникшая: маленькая красно-белая птичка с распахнутыми крылышками, словно готовящаяся взлететь, и короткая древнееврейская вязь — слово «Шмот», «Исход».
— Это навсегда? — испуганно спросил Чернов. Испуганно, потому что если навсегда, то странновато русскому во всех коленах человеку иметь на животе древнееврейскую надпись. Не поймут соотечественники в земной жизни…
И следующая мысль: какие соотечественники? До них — как до Второго Пришествия… Пришествия его, Чернова, в родные Сокольники… Оно сейчас казалось Чернову столь же нереальным, как и обещанное Новым Заветом и по сию пору не исполненное.
— Навсегда? — переспросил Зрячий. — Хороший вопрос. Задай его Сущему — при случае. Или тому из Зрячих, кто знает и помнит… — Обнял коротко, мимолётно прижался щекой к щеке, отстранился. — Прощай, Бегун. Сущий даст, ещё встретимся. А будет благословение, так и узнаем друг друга…
А стриженый парень подхватил Чернова под руку и повёл через зал с мониторами к очередной стальной двери со штурвальным запором. Неизвестно кому и как они сопротивлялись, но попасть в этот зал можно было, по мнению Чернова, только с помощью небольшой ракеты с атомной боеголовкой…
После почти часового хождения по туннелям, трубам и вертикальным лестницам они добрались до какой-то дверцы — отнюдь не стальной, вполне обычной, деревянной, хлипкой. Стриженый отпер её ключиком, сказал:
— Вот и выход. Прощайте, господин…
И Чернов оказался на свежем воздухе.
По-прежнему была ночь, по-прежнему где-то за домами фуговали сполохи Огня Небесного, укрощённого Миром Виртуального Потребления, а улица, на которую стриженый выпустил Чернова, гляделась тёмной и безглазой. Дома на ней стояли невысокие, не выше пяти-шести этажей, очень похожие на нью-йоркские — где-нибудь в районе Гарлема или Бруклина, с традиционными пожарными лестницами по фасадам. Ветер гонял по мостовой пустые коробки, обрывки газет, сигаретные пачки. Окна в домах не светились: жильцы спали сладкими или не очень снами, ждали утра.
Чернов не стал его дожидаться, а привычно побежал — странноватый в своей вефильской одежонке. Хотя было тепло, а свидетели бега отсутствовали, так что одежонка к случаю подходила. Чернов бежал и думал, что он похож на своего приятеля-банкира, который то и дело летает на переговоры в разные европейские города: в Женеву, или в Вену, или в Париж, или в Цюрих… Чернов спрашивал его: ну как тебе Женева или Вена? А тот отвечал: никак, я ни хрена там не видел. Аэропорт, подземная парковка, машина, улицы на скорости шестьдесят ка-эм в час, опять подземная парковка в офисном здании, зал для переговоров, обед в соседнем зале, парковка, машина, аэропорт. Утром — из Москвы, вечером — дома. Ещё и поужинать с женой успевает. Так и Чернов. Третье ПВ, а он ничего ни об одном толком не узнал. Не из окна авто видел жизнь, так просто на бегу, разница всего лишь техническая. И если мир Вефиля и Панкарбо можно хотя бы представить себе: он, вероятно, не очень отличается от его, Чернова, ПВ-аналога, только тысячелетие назад, то уже мир испанских монголов построен иначе. Хотя бы политически. Карта другая… А этот — Виртуального Потребления — и вовсе не понятен. Схоластический спор о смысле слова «виртуальность» ничего не добавил к пониманию сути здешнего ПВ…
Оставалось примириться и решить для себя: так и должно быть, так и положено Бегуну — знать только цель, только конкретную свою задачу, а на сторонние детали не отвлекаться. Тем более что всё равно они забудутся напрочь, как не было. Как, кстати, и задача. Не приятель-банкир, так дипкурьер из советских времён: прикованный к почтовому мешку человек-функция, невидящий, неслышащий, неотвлекающийся.
Но с другой стороны, визит в Мир Виртуального Потребления, ничего не дав Чернову о самом Мире, позволил узнать кое-что о схеме воздействия на эту бесконечную — так! — Сеть Миров, созданную Сущим и ведомую им, управляемую, корректируемую по собственному разумению, коли это слово подходит Сущему. Как сказал Зрячий-очкарик: Он — не «кто», не «что», не «какой», не «чей»… Что-то в таком роде…
