- Ну, как же? - не выдержала наконец Елизавета Ивановна.
- Минуточку, - сказал Володька. - Минуточку… я сейчас… Как же это?
- Садись, Бессонов, - сказала учительница.
Володька положил мел и, ни слова не говоря, вернулся на свое место.
- Видали! - обратился он к ребятам. - Каких-нибудь пять минуток у доски постоял и - целую двойку заработал.
- Да, да, - сказала Елизавета Ивановна, оторвавшись от журнала. - Одним словом - легче пуха и пера.
Ребята долго смеялись над Володькой. Смеялась и Елизавета Ивановна, и сам Володька. И даже новенькая улыбалась, но видно было, что ей не смешно, что улыбается она только из вежливости, за компанию, а на самом деле ей не смеяться, а плакать хочется… И, взглянув на нее, Лиза Кумачева поняла это и первая перестала смеяться.
В перемену несколько девочек собрались в коридоре у кипяточного бака.
- Вы знаете, девочки, - сказала Лиза Кумачева, - я хочу поговорить с Елизаветой Ивановной. Надо ей рассказать про новенькую… Чтобы она с ней не так строго. Ведь она не знает, что у Морозовой такое несчастье.
- Пойдемте, поговорим с ней, - предложила Шмулинская.
И девочки гурьбой побежали в учительскую.
В учительской рыжая Марья Васильевна, из четвертого «А», разговаривала по телефону.
- Да, да… хорошо… да! - кричала она в телефонную трубку и, кивая, как утка, головой, без конца повторяла: - Да… да… да… да… да… да…
- Вам что, ребята? - сказала она, оторвавшись на минуту от трубки.
- Елизаветы Ивановны тут нет? - спросили девочки.
Учительница показала головой на соседнюю комнату.
- Елизавета Ивановна! - крикнула она. - Вас ребята спрашивают.
Елизавета Ивановна стояла у окна. Когда Кумачева и другие вошли в комнату, она быстро повернулась, подошла к столу и склонилась над грудой тетрадок.
- Да? - сказала она, и девочки увидели, что она торопливо вытирает платком глаза.
От неожиданности они застряли в дверях.
- Что вы хотели? - сказала она, внимательно перелистывая тетрадку и что-то разглядывая там.
- Елизавета Ивановна, - сказала, выступая вперед, Лиза. - Мы хотели… это… мы хотели поговорить относительно Вали Морозовой.
- Ну? Что? - сказала учительница и, оторвавшись от тетрадки внимательно посмотрела на девочек.
- Вы знаете, - сказала Лиза, - ведь у нее отец…
- Да, да, девочки, - перебила ее Елизавета Ивановна. - Я знаю об этом. Морозова очень страдает. И это хорошо, что вы о ней заботитесь. Не надо только показывать, что вы ее жалеете и что она несчастнее других. Она очень слабая, болезненная… в августе у нее был дифтерит. Надо, чтобы она поменьше думала о своем горе. Сейчас о своем много думать нельзя - не время. Ведь у нас, милые мои, самое ценное, самое дорогое в опасности - наша Родина. А что касается Вали - будем надеяться, что отец ее жив.
Сказав это, она опять склонилась над тетрадкой.
- Елизавета Ивановна, - сказала, засопев, Шмулинская, - а вы почему плачете?
- Да, да, - сказали, окружив учительницу, остальные девочки. - Что с вами, Елизавета Ивановна?
- Я? - повернулась к ним учительница. - Да что с вами, голубушки! Я не плачу. Это вам показалось. Это, наверно, с мороза у меня глаза заслезились. И потом - здесь так накурено…
Она помахала рукой около своего лица.
Шмулинская понюхала воздух. В учительской табаком не пахло. Пахло сургучом, чернилами, чем угодно - только не табаком.
В коридоре затрещал звонок.
- Ну, шагом марш, - весело сказала Елизавета Ивановна и распахнула дверь.
В коридоре девочки остановились и переглянулись.
- Плакала, - сказала Макарова.
- Ну, факт, что плакала, - сказала Шмулинская. - И не накурено ни чуточки. Я даже воздух понюхала…
- Вы знаете, девочки, - сказала, подумав, Лиза. - Я думаю, что у нее тоже какое-нибудь несчастье…
После этого Елизавету Ивановну никогда больше не видели с заплаканными глазами. И в классе, на уроках, она всегда была веселая, много шутила, смеялась, а в большую перемену даже играла с ребятами во дворе в снежки.
К Морозовой она относилась так же, как и к остальным ребятам, задавала ей на дом не меньше, чем другим, и отметки ставила без всякой поблажки.
