– В чем дело? – спросили посетители, хотя знали, какой будет ответ.
И им ответили:
– Ни в чем. Это студентка авиационного института. Пилот. Выполняет учебные задания.
Задание было сложное. Машина делала круги, поднималась, опускалась, делала виражи, то совсем низко опускалась над аэродромом, то высоко взвивалась в синюю высь. Примерно через полчаса она плавно опустилась и подъехала к тому месту, откуда был взят старт. Еще через несколько минут девушка-пилот вылезла из кабинки и легко соскочила с той ступеньки, на которую взбиралась не без труда. Повозившись около машины, она так же спокойно и скромно, как шла к ней, направилась к одному из зданий. Она проходила мимо группы людей, не спускавших с нее глаз. Некоторые смотрели на нее с открытыми ртами, как на нечто невиданное и совершенно новое. Она чувствовала на себе эти взгляды. Они жгли ее радостью и гордостью. Она была счастлива, счастье шагало с ней, делало с нею каждый шаг, и, прохода мимо группы людей, смотревших на нее, она крепко сжала губы и опустила лицо.
* * *
60 лет. Старый партизан. Возглавлял отряд и долго боролся с басмачами. Многие помнят его улыбку, слишком удивленную и радостную для старика, и его ярость, сделавшую его имя известным во многих ущельях.
Сейчас он техник-агроном. Любовно работает, вдохновляя молодежь и сам вдохновляясь ею.
Он строен и высок, как все таджики, и красив, когда в закате солнца величаво едет на высоком коне по новой дороге, на которой каждый утес, каждый камень связан с недавней длинной и упорной борьбой.
Но он мало думает о прошлом. Он слишком занят текущей работой совхоза. Он ездит из района в район, я порой ему бывает трудно. Веселая, удивленная улыбка сходит с его лица.
Иногда он что-то странное делает в горах. Вот он пробирается по тропинке на испытанном коне. Он встречает знакомых и товарищей. Одни проезжают на автомобилях. Они перебрасываются с ним парой деловых слов и вопросов. Другие плетутся на арбах – у него есть дело и до них.
Но все же порой он отдаляется и от тех и от этих – он взбирается на узкую, старую тропинку, по которой теперь уже нет надобности пробираться, ибо есть новая дорога.
Что же несет его туда? Он уединяется, он явно уединяется.
И за ним подглядели… Нет тайн и в горах и в ущельях…
Он забирается в уединенное место, где сутками он раньше выжидал басмачей, а сейчас он слезает с коня, привязывает его к камню, становится на колени, достает из-за пазухи папку с бумагами, карандаш и долго вычисляет количество зерна, продукцию совхоза, сдачу норм и многое другое.
Почему же здесь, в укромной расщелине, на трудной тропинке, по которой конь ходит сам и им нельзя управлять?
Старику трудно дается счет. Это единственное, что его мучает, – молодые так ловко подсчитывают, быстро, упрощенным способом, а он не умеет. Он должен тут, на камне, выписывать все цифры отдельно, медленно, по-своему их складывать и вычитать. Позор! Иногда он прибегает даже к каким-то палочкам, к кружкам… Он ни за что не хочет, чтобы об этом знали. Ему стыдно. И с большим трудом, много раз проверяя себя, он все же подсчитывает, ибо – так или иначе – ошибаться нельзя…
* * *
Старый шахтер. Забойщик. Удивительная кровь. Он почти не устает. Сорок лет беспрерывного труда. В его табличках мелькает сто пятьдесят процентов, сто тридцать пять, сто шестьдесят два. Ему давно время получать пенсию, но он не хочет бросать работы. Лицо в глубоких морщинах, но глаза восторженны, и хорошей, располагающей стеснительностью скована высокая костлявая фигура. Его хвалят. Часто. Надо что-то сказать в ответ, но он не знает, что. Вертятся в воздухе слова, которые полагается говорить старикам: «Работать, чтобы показать пример молодежи»… «Мы, старики, еще докажем, что мы молоды»…
Но это кажется ему чепухой. Как-то неловко повторять это. Какого чорта «пример молодежи»… Молодежь прекрасно работает. К тому же это слышано бесконечное количество раз. «Показать, что мы молоды» – тоже чепуха. На собраниях любят аплодировать за это. Выходит старик и кричит:
– Мне вот шестьдесят лет, а я молодой…
Обязательно будут аплодировать.
