— В далёких двадцатых, — начал он свой рассказ, — когда после переворота в физике слово «невозможно» исчезло из научного обихода, дерзкий биолог по фамилии Иванов выдвинул грандиозную идею — скрестить человека с обезьяной…
Ну вот, а вы говорите, что овчарка Дауфмана с её подмешиванием гиены к собакам есть биологический миф. На большее покушались…
Спрашиваете, кто мог купиться на идею с обезьянолюдьми? Такое уж романтичное время были двадцатые — идею поддержали, причём на самом высоком уровне. Во-первых, дело пахло торжеством материалистической теории Дарвина. Во-вторых, Красной Армии нужно было на ком-то испытывать химическое оружие. Ну а в-третьих, и это самое главное, зоотехник был дружен с доктором Вороновым, который совершил революцию в медицине. У него, говорят, даже лечился тогдашний политик Клемансо: ему были пересажены и, что важно, прижились семенные железы самца обезьяны. Ну а политики, нуждавшиеся в тотальном омоложении организма, водились не только во Франции. В общем, дело завертелось, и в двадцать шестом году дерзкий биолог выехал в Париж. Там он навестил Воронова, заручился помощью в Пастеровском институте — и махнул во Французскую Гвинею за биологическим материалом. Вот так, заметим, не перекупщикам по мобильнику позвонил, а самолично в джунгли поехал… Вернулся с малярией и с чёртовой дюжиной несчастных обезьян, с которых в дальнейшем начался Сухумский питомник. Ещё заметим, что от женщин-добровольцев — ну, на подсадку экспериментальных эмбрионов — отбоя не было.
Все результаты, естественно, засекретили… Но только в Сибири потом будто бы видели, как на рудниках кайлили грунт какие-то странные люди — огромные, волосатые, не знающие человеческого языка. В какой-то момент их много сбежало в тайгу, и, если верить слухам, их потомки здравствуют и поныне. Такие вот местные йети. А Иванова в тридцатом году арестовали, правда, скоро выпустили, но биолог всё равно помер — где-то через год, уже на свободе. Видно, что-то кому-то пересадил, а оно возьми и не приживись…
Вот такое торжество дарвинизма, немного смеха и очень большой грех, история российского абсурда. Кровавого, преступного и нескончаемого.
— А Ганс тут каким боком замешан? — загасил окурок Приблуда. — Как по мне, не очень он на обезьяну похож. Давай, Олег Петрович, вещай, а то ночью не засну. Нам ещё с ним жить, между прочим. Знать желаю в деталях, с кем за одним столом сижу…
— А рассказывать особо нечего, — грустно продолжил Краев. — Материализм материализмом, а оккультная мысль у нас никогда не дремала. Опять же, обезьяны далеко, а медведи близко. И вообще, человек по всем своим параметрам больше смахивает не на родственника гориллы, а на гибрид свиньи и медведя… Опять же, весовая категория соблазнительная. Сказано — сделано: нашли сочувствующего шамана, и тот быстро добился результатов. Скрестили в лучшем виде, даже поставили дело на поток. А во времена нерушимой германо-советской дружбы передали ноу-хау в Аненербе.
Немцы готовым результатом не удовлетворились, решили пойти ещё дальше и сотворить терминатора на основе сразу трёх магий — советской, арийской и иудейской. Да, да, иудейской, не удивляйтесь, Кондрат. Когда им было надо, у них весь антисемитизм быстренько испарялся… Только против советского шамана позднейшие наслоения оказались слабоваты — наш топтыгин сожрал и шлема, и вервольфа. И теперь бедный Ганс — наполовину человек, а наполовину…
— Медведь, — с облегчением выдохнул Приблуда, лихо сплюнул и заметно повеселел. — Ганс Потапович Косолапый.
На самом деле весёлого было по-прежнему мало, но от медведя хоть в общих чертах понятно, чего ждать.
— Жуть, — передёрнула плечами Бьянка. — Его же будет не прокормить! Нас бы не сожрал, как тех раков… Нет, право, лучше бы победили евреи. Голему что — сунешь в пасть комок бумаги — и вперёд, картошку копать.[123] А впрочем, — она судорожно зевнула, — медведь так медведь. Главное, чтобы по ночам не ревел…
— Не скажите, уважаемая, — вступился Приблуда. — Вспомните, когда он в евреях лежал, чего просил? Мацу, рыбу фиш, цимес этот свой с повидлом… И где всё это здесь взять? В Пещёрке я синагоги вроде не видел… Нет уж, от иудеев комочком бумаги не отделаешься, это точно. А медведя, если на крайняк, можно и на подножный корм выпустить. Не в синайских пустынях, слава Богу, на российских болотах живём… — И он с законной гордостью патриота обвёл рукой полгоризонта. — Тут от голода не помрёт!
