— Эх, корень… — судорожно зевнул Сучок, показав прокуренные зубы. — Вот бы дать по башке этому Сунь-Вынь! И Тьфу с ним! Я видел, бабок у них на кармане немерено. Во-от такие котлеты…
Он сам понимал, что делает очередной заход по коктейлям. Такой же несбыточный, как и все предыдущие, чтобы не сказать хуже. Внуки тётки Тхе сами кому хочешь могли голову оторвать. А Сунг Лу, даром что косил под убогого, с трёхлетнего возраста занимался ушу.
— Лабаз надо брать, корешок, лабаз, — поддержал Винт невесёлую шутку. — Вот где бабок точно немерено. Зубом отвечаю. Коренным…
В действительности его коренному зубу если что и грозило, то совсем с другой стороны. Этак с неделю назад в Богом проклятый день им было велено раздобыть кошек на праздничное блюдо чуть ли не для главного проповедника. Боевая задача обещала быть весьма непростой: бродячие кошки в Пещёрке давно стали редкостью, а домашних питомцев что-то почуявшие жители просто так на улицу не выпускали. Однако приказ есть приказ. Сучок с Винтом взяли мешки, запаслись приманкой и дубьём — и отправились на промысел.
И надо же, почти сразу им негаданно повезло. На скамеечке у крепко сделанных ворот сыто жмурил зелёные глазищи большой белый кот. «Полпуда, не меньше! — обрадовались заготовители. — Да за такого тётка Тхе точно по две дозы отвалит…»
«Кисонька, иди сюда, кис, кис…» — раскупорил «Вискас» Сучок. Винт зашёл с другой стороны и начал разворачивать сеть.
«Кис, кис, кис, кис. А ну, иди-ка к папочке…»
Ах, желанная анаша! Запах терпкого дыма, сладостно-благословенного, пьянящего дыма, уносящего все печали прочь. Это тебе не паршивый чифирь мерзкого третьего подъёма…
Сеть уже готова была опуститься, когда кот вдруг вскочил, выгнулся и зашипел.
«Пш-ш-ш-шёл! — внятно послышалось каждому из подельников. А шипение кота между тем превратилось в пронзительный вопль: — Мяу! Мяу! Наш-ш-ш-ших бью-у-у-ут…»
И тогда случилось страшное. Дрогнула земля, распахнулись ворота…
Если бы горе-заготовители посмотрели в своей жизни хоть один фильм про войну — да не про ту, где Шварц по джунглям весело бегает от Чужого, а про настоящую и страшную, — им тотчас вспомнилось бы зрелище заборов и стен, сносимых грозными тридцатьчетвёрками. Но они, как говорится, таких и слов-то не знали, а потому просто остолбенело следили, как распахиваются тяжёлые створки и между ними возникает…
Нет, не разъярённый хозяин кота.
На улице появился кабан. Самый настоящий. С загнутыми клыками и вздыбленной щетиной.
И очень, очень рассерженный.
Какого он был цвета, обидчики кошек позже вспомнить были не в состоянии. Просто потому, что в следующий миг они с дружным воплем летели по улице прочь, побросав и сети, и дубинки, и «Вискас»… Что самое странное, работодатели даже не стали ругать Винта с Сучком за неудачу и за погубленный инвентарь. Как-то странно переглянулись — и велели на ту окраину больше не соваться…
Подельники потом долго шарахались от замеченного на улице котёнка. То ли дело змеи, ящерки, лягушки и все прочие, кто не в состоянии дать какой следует сдачи. Пришёл, нашёл — и собирай, как грибы…
…Они допили чифирь, подняли мешки и уныло двинулись на охоту. Двое молодых мужчин, каждый из которых мог бы растить детей, радовать жену, обустраивать дом. Вместо этого они были не в радость ни земле, по которой шагали, ни людям, ни даже себе самим.
И не умели об этом задуматься.
Наконец на опушке, на южном склоне небольшого пригорка, где сквозь сухую траву просвечивал нагретый солнцем песок, им попалось удачное место. Здесь нежилось сразу несколько красавиц-гадюк, понятия не имевших, что могут представлять для кого-то гастрономический интерес.
— Есть, беру, — обрадовался Винт. Прижал рогулькой первую жертву и, вытащив гигантский анатомический пинцет, перехватил змею у головы. — Держу!
Хватка оказалась неудачной. Когда он попробовал оторвать змею от земли, рептилия стала бушевать, лихорадочно биться, шипеть, кусать пинцет… и в конце концов окатила ловца содержимым своего желудка. Очень и очень вонючим.
— Ах ты, тварь… — зарычал Винт, палачески оскалился и медленно — чтобы помучилась — принялся сжимать пинцет. — У, зараза ползучая! — Бросил мёртвую гадюку в кусты, выругался, сплюнул и, с корнем вырвав пучок травы, начал оттирать руки. — Сука, тварь вонючая, паскуда…
