— Где ты был?! — всплеснула руками Идальга. — Мы все думали, что тебя больше нет в живых.
— Если б я рассказал, ты бы все равно не поверила, — ответил Эймос. — Ты всегда говоришь, что нет на свете такого мужчины, чьи россказни ты бы принимала всерьез.
— Если мужчина может однажды уйти из таверны с пустыми карманами, а через неделю вернуться с таким грузом… — и Идальга показала на тачку, полную золота и драгоценностей, — такого мужчину нужно принимать всерьез.
— Тогда выходи за меня замуж, — сказал Эймос. — Я всегда думал, что ты необычайно мудра: знаешь, кому верить, кому нет, — и твои последние слова доказали, что я не ошибался, — ты достойна моего уважения.
— Да, я выйду за тебя замуж, — сказала Идальга. — Я всегда думала, что ты необычайно умен. И твое возвращение с тачкой доказало, что я не ошибалась: ты достоин моего уважения.
— Я тоже думал, что ты погибнешь, — сказал Билли Баста, — когда ты удрал с этим тощим серым господином и его огромным черным сундуком. Он рассказывал нам жуткие истории о местах, куда собирается отправиться. А ты взял и пошел с ним, не узнав ничего, кроме его обещания насчет награды.
— Бывают моменты, — сказал Эймос, — когда лучше знать только о награде и ничего не ведать об опасностях.
— Похоже, это был именно такой момент, — сказала Идальга. — Ведь ты вернулся, и теперь мы сыграем свадьбу.
— Пойдем в таверну, — сказал Билли. — Поиграем в бирюльки, и ты нам обо всем расскажешь.
И они вошли в таверну, толкая перед собой тачку.
— А это что такое? — спросила Идальга, когда они оказались внутри. Она взяла из тачки стеклянную призму.
— Это, — сказал Эймос, — другой конец Далекой Радуги.
— Другой конец радуги? — переспросила Идальга.
— Вон там, — сказал Эймос, указав наружу, — один конец радуги. А тут — другой. — И он показал на окно. — Но прямо здесь, перед тобой, есть еще один конец.
И Эймос показал Идальге, как белый свет, проходя через призму, распадается на отдельные лучи и окрашивает ее ладони во все цвета, которые только могут прийти ей в голову.
— Ну и чудо! — сказала Идальга. — О таких я даже не слышала.
— Я сказал то же самое, слово в слово! — воскликнул Эймос, и оба просияли от счастья, ибо оба были умны и знали: когда муж и жена одинаково судят о вещах, это пророчит долгий счастливый брак.
Руины
(Перевод М. Клеветенко)
Молния щелкнула кнутом, оставив во тьме шрам.
Кликит бросился к входу, пригнулся, упал и рухнул в пыль. Тяжелые полновесные капли застучали снаружи. Он потряс головой, привстал на колени и откинул светлые волосы со лба. Настороженный и готовый ко всему, он принюхивался к запахам и дуновениям, чувствуя себя диким зверем.
Пахло мокрой пылью.
Горячий воздух словно застыл.
Моргнув, он потер щеки грубыми ладонями, отдернув руки, когда боль в верхней челюсти над расколотым коренным зубом стрельнула в череп. Из углов пробивался слабый свет. Кликит помассировал плечо под ветхой тканью. Впереди смутно белели разрушенная колонна и гипсовые обломки.
Позади бушевал летний ливень.
Он стоял, набираясь смелости, затем шагнул вперед.
Слух различил сквозь грохот ливня новый звук, словно крошился камень. Кликит пригнулся, сухожилия под коленями напряглись. Нет, ему не послышалось. Пятка ощущала песок и мелкие камешки — несколько часов назад он потерял одну сандалию. Еще шаг, и он почувствовал под ногами плиты. Ремешок второй сандалии почти порвался. Долго не протянет, если не перетянуть так, чтобы не перетирался дальше в том же месте. У стены Кликит огляделся в поисках источника света.
Синее окно на потолке пропускало сквозь треснутую раму тирианское излучение. Свинцовый переплет изображал кричащего ворона.
Кликит был настороже, но в душе улыбался. Он обрел убежище в одном из разрушенных храмов Киркеи, восточной богини Митры. Наконец-то ему повезло. Именно на поиски Митры отправился Кликит бессчетные дни, если не недели назад.
В углу потолок обрушился. Вода сочилась по стене, белея известковым налетом по краям. Лужа на полу переполнялась, вытекала тонкой струйкой, снова переполнялась, подрагивая в синем свете. Глядя на отражение разрушенного потолка, Кликит размышлял, откуда исходит свет, ибо, когда не вспыхивала молния, снаружи было темно.
