Мы сидели на ступеньках крыльца, пили и смотрели, как движутся мимо ослики, мотоциклы, мужчины в мешковатых штанах, женщины в желтых платках и ярких юбках, со связками чеснока и мешками лука. Кое-кто из прохожих был в зеленой чешуйчатой форме амфибий.
Наконец Жоан устал и пошел прилечь. Бо́льшую часть жизни я прожил в прибрежных странах, где в обычае сиеста, но мои первые десять лет, которые и формируют человека, прошли в датском коллективном фермерском хозяйстве, и я так и не научился отдыхать после обеда. Так что я перешагнул через свою крестную дочь, уснувшую прямо на ступеньке крыльца, и зашагал по деревне обратно к пляжу.
III
В полночь из моря вышла Ариэль, взобралась на скалы и постучала ногтями в стеклянную стену моего дома. Капли воды в лунном свете были как жемчуг.
Вечером я читал, растянувшись на овечьей шкуре у камина, потом задремал. Умный дом спросил меня, не будет ли каких распоряжений, и, не дождавшись ответа, отключил концерт Дворжака для виолончели с оркестром, пошедший уже по второму кругу, и перестал подбрасывать поленья в камин. Когда я проснулся, на решетке остались только угли.
Ариэль снова щелкнула ногтем по стеклу, и я поднял голову с подушки. Зеленая форма, янтарные волосы — все выцвело под серебряным светом снаружи. Я сорвался с места, нажал на кнопку, и стеклянная панель ушла в пол. Мое лицо овеял ветерок с моря.
— Что случилось? — спросил я. — И вообще, сколько времени?
— Торк на берегу. Он тебя ждет.
Ночь была теплая, но ветреная. Под скалами серебряные чешуйки гонялись друг за другом. Вода стояла у самых скал — прилив.
Я потер лицо:
— Новый главный? А чего ты его сюда не привела? И зачем я ему понадобился?
Она коснулась моей руки:
— Пойдем. Они все там, на берегу.
— Кто все?
— Торк и все остальные.
Она повела меня через дворик, по извилистой тропе, на пляж. Море шумело в лунном свете. Внизу, на пляже, вокруг хлещущего ночь костра из пла́вника, стояли люди. Ариэль шла рядом со мной.
Двое рыбаков из городка сидели бок о бок на перевернутом корыте и играли на гитарах. Пение, пронзительное и ритмичное, раздирало уши, даже несмотря на то, что от певцов меня отделяла полоса бледного песка. Танцевала старуха, на шее у нее тряслось ожерелье из акульих зубов. Еще какие-то люди сидели на перевернутой лодке и ели.
С краю костра стояла сковородка двух футов в диаметре, и на ней пузырилось масло вокруг бледно-розовых островков — креветок. Одна женщина выкладывала их на сковородку, другая снимала.
— Тио Кэл!
— Смотри, Тио Кэл тут!
— Эй, что вы двое тут делаете? Вам не пора спать? — спросил я.
— Папа Жоан нам разрешил! Он тоже скоро придет.
Я посмотрел на Ариэль:
— Почему они все тут собрались?
— Потому что завтра на рассвете будут прокладывать кабель.
Кто-то бежал к нам по пляжу, размахивая бутылками, зажатыми в обеих руках.
— Они не хотели тебе говорить про этот праздник. Думали, это может ущемить твою гордость.
— Мою… что?
— Если ты узнаешь, что они так празднуют дело, которое тебе не удалось…
— Но…
— …и при этом ты еще покалечился. Они не хотели, чтобы ты грустил. Но Торк хочет тебя видеть. Я сказала, что ты не будешь грустить. И потому пошла и привела тебя сюда, вниз.
— Ну… спасибо.
— Тио Кэл?
Но на этот раз голос был низкий, совсем не детский.
Он сидел на бревне чуть поодаль от огня и ел печеный батат. Отблески огня играли на смуглых скулах, на мокрых черных волосах. Он встал, подошел ко мне и протянул руку. Я протянул свою, и мы схлопнулись ладонями.
— Хорошо. — Он улыбался. — Ариэль сказала, что ты придешь. Завтра я прокладываю электрический кабель по дну Шрама.
Его руки обтягивала блестящая чешуйчатая униформа. Он был очень сильный. И, даже стоя неподвижно, он двигался. Это было видно по игре света на ткани.
— Я… — Он умолк; мне представился робеющий и счастливый танцор. — Я хотел с тобой поговорить про кабель.
Мне представился орел; мне представилась акула.
— И про… аварию. Если ты не против.
— Конечно, — ответил я. — Если я могу рассказать что-нибудь полезное.
— Видишь, Торк, — сказала Ариэль. — Я тебе говорила, он не откажется.
Я слышал, как изменился ритм его дыхания.
