Это был знаменитый рубль-часы – он клался на циферблат, и медно-никелевый человек показывал на одиннадцать часов.
– Вставай, страна, – звал лысый человек. – Водка ждет, электричка на
Петушки отправляется, кабельные работы подождут. Революции – полтинник, а гражданам – юбилейный рубль.
У меня и сейчас сохранилась пригоршня этих рублей, и иногда я сверяю по ним время.
Но тогда, под шелестящий ночной дождь, смывавший Империю с карты мира, я узнал много нового.
С детских времен, со школьных советских времен, я помнил истории о первых деньгах-раковинах. И я себе представлял полинезийцев, что трясут раковинами, копьями, рядом булькает котел, а из котла торчит рука с кружевом розоватых брабантских манжет. Ан нет, оказалось, что твердая и круглая валюта раковин – нормальная составляющая жизни наших предков: и на Северо-Западе ценной монетой ходило круглое и овальное.
Домик брюхоногого моллюска совершал путь из Тихого океана через
Китай и Индию…
– Нет, скорее через Китай, – вмешивался мой знакомец…
Я продолжал: и вот они лежат в отеческих гробах от Урала до финских бурых скал. Белесые раковины, будто выточенные из мрамора, похожие на маленькие зубастые рты. Звались они тогда – “гажья головка”.
Век живи – век учись. А куда ни кинь – с деньгами мистика. Обряды, что вокруг них складывались, и традиции их изготовления говорят ясно: это предметы культа. Деньги обрезались, оставляя в кармане человека с ножницами драгоценный металл. Монеты превращались в определитель судьбы и самый простой генератор случайных чисел.
Мистика есть в процессе размена денег, а уж какая – в их подделке!
Впрочем, об этом говорили все экономисты, включая бородатых основоположников. Денежный фетишизм заражал всех – от любителей женских подвязок до религиозных кликуш. Я был один из них – набивая потайные коробочки разнородными копейками, двугривенным с крестьянином и прочей будущей монетной нежитью. Она походила на толпу божков, которые знают, что останутся без паствы, но не утратят до конца силу.
В ту пору деньги шелестели как штандарты, что бросали к Мавзолею, – без выгоды. Вместо гербов в центр металлических кружков, как и везде в стране, переместились флаги. Башня и купол – вот что было на новых рублях. Реверс стал главнее, сеньоров не стало вовсе, зато появились господа. На банкнотах нули множились, как прорехи в карманах. Какие там новгородские гривны, похожие на пальцы тракторных гусениц…
Наступало безденежье – даже у него. Как-то я подслушал его разговор по телефону. Он говорил с кем-то по-английски – говорил с тем жестким правильным акцентом, который приобретали зубрилы в советских школах, – язык правильный, но сохраненный, предохраненный от встречи с родными устами. В разговоре мелькали “proof”, “uncirculated” и
“brilliant uncirculated”. Кажется, он что-то тогда продавал, судя по тому, как он злился – тоже без выгоды.
Выгода начиналась, когда он оценивал коллекции. Он и был – оценщик.
Безденежье имело разный цвет – у всех разный. У него это был темно-синий цвет пустых бархатных выемок из-под проданных монет.
В денежном обращении с середины XII века по середину XIV был так называемый “безденежный период” – по понятным летописным причинам.
Но тогда появились эти металлические слова – алтын, пятиалтынный.
Теперь гривенники, двугривенные, пятиалтынные, пятаки и копейки вымирали, как динозавры.
Мой знакомец говорил, что монеты – некоторое подобие древних газет.
Подданные в глухих углах с их помощью обнаружили, что профиль на них другой, сменился правитель и имя его – вот.
Теперь в газетах все читали курс доллара – это был именно курс доллара, а не рубля.
Я шелестел в его квартире альбомами на чужих языках. Там, будто иконостас, глядели на меня лица императоров и князей. Но святые смотрят прямо, а кесари – в сторону, отводя глаза. Монархи остались только профилями на деньгах, вопрос о достоверности профиля не стоял, но вот я переворачивал страницу, а там уже махал крыльями феникс на деньге с арабской вязью, что чеканил великий князь Василий
II Васильевич Темный. Отчего он? Может, Орда была против человечьего изображения на региональной валюте? Но спросить было неловко.
