На манер эксгибициониста Урод распахивает черные полы и нагло смотрит ей в лицо. Все застывают, маркер из рук училки со стуком падает на пол.
Моя челюсть от удивления падает примерно с таким же стуком – на Уроде форменная клетчатая юбка!
– Как это понимать, Лебедев? – химичка в шоке пятится к окну, ученик пожимает плечами:
– Соблюдаю ваши правила. Пришел учиться. В обязательной для всех школьной форме.
– Сразу после урока объясните это директору… – гневно повелевает учительница.
Я потрясенно мотаю головой: он реально больной. Неадекват. Он опасен для общества.
По классу проходит ропот – ребята клянутся Уроду, что достанут его и уроют, но тот лишь спокойно проходит к своей парте на отшибе.
* * *
До конца урока смотрю в учебник и в сотый раз читаю одну и ту же строчку. Странная тревога снова заставляет сердце биться чаще, порождает сомнения и превращается в больную нелогичную уверенность: кажется, я знаю, чью юбку нацепил на себя Урод.
И мне просто необходимо опровергнуть эту догадку.
Со звонком срываюсь с места и быстро направляюсь в столовку.
Девочка-инвалид стоит у подоконника и пьет сок.
На ней подвернутые форменные брюки…
В груди что-то вспыхивает молнией и тут же гаснет – это ничтожество оказалось единственным из всех нас, кто совершил ради этой измученной девочки добрый поступок.
Глаза щиплет, и я отступаю назад.
Неужели он – воплощение всего самого мерзкого, дурного и уродливого – оказался способным на это?
Уже пятница, конец недели.
Урод приходит и уходит в сопровождении Воробья, на переменах чаще всего просто сидит за своей партой и не отсвечивает, лишь отмороженно скалится в ответ на угрозы ребят да очень правдоподобно изображает, что я для него – пустое место.
Саша злобно скрипит зубами, но плана, как достать и отмудохать нового одноклассника, еще не придумал: сосредоточиться ему здорово мешают Наташа, с которой он постоянно обжимается по углам, и различные школьные мероприятия – он слывет активистом.
А школа полнится слухами, они растут в геометрической прогрессии.
Говорят, у Урода странные замашки – люди видели, как он ходил по коридору в пальто, но без штанов, как он зашел в женский туалет и вышел оттуда уже в юбке!.. Теперь все точно знают, что он не той ориентации… А вот директор как-то слишком лояльно отреагировал на сенсацию – за дикую выходку Уроду ничего не было. Похоже, новый директор тоже извращенец – он простил ученика потому, что тот обслужил его прямо в кабинете.
– А почему для инвалидки сделали исключение – она теперь ходит в своем костюме, а не в дурацкой форме? – третий день ноют девчонки.
У меня трещит голова. Урод ни на секунду из нее не выходит.
Он присутствует в классе – что-то пишет в тетрадке или сидит, развалившись на стуле и задумчиво уставившись на учителя, а мое сердце бьется слишком часто, и в груди бушует ураган. Резкие движения, лишние неловкие жесты, пылающие уши и щеки – все оттого, что я нервничаю. Любопытство и новое тянущее чувство, похожее на ожидание, продолжают изводить меня.
Я в ужасе от себя самой.
Но мне плевать на предметы, плевать на слухи… Мне даже на Сашу плевать!
Кажется, вот так у людей сносит крышу.
* * *
Что я на самом деле знаю об Уроде?
Тетя Оля рассказывала, что он родился, когда его отец уже сидел в следственном изоляторе. Когда ребенку был год, неизвестные сожгли его дом во вполне благополучном Частном секторе, и престарелый дед и молодая мама с младенцем остались без крова. Дед давно умер, а Урод и его мать до сих пор ютятся в заводском бараке, жилье в котором им выделили тогда по линии соцзащиты.
Знаю, что отец моего ненавистного одноклассника умер в тюрьме, а с матерью до сих пор не здороваются на улицах. Поговаривают, что она не в себе, что подрабатывает кем придется и на эти деньги и какие-то пособия они и существуют. Знаю, что Урод тусуется только с Воробьем, от которого иногда огребают наши пижоны, забредшие в Заводской район. Знаю, что он часто мотается в Город, и… в общем-то, это все.
Ничего из того, за что я могла бы его ненавидеть.
Но ненавидеть стало традицией. Ненависть и презрение к этой семейке я впитала с первыми сказанными мне дедушкой и бабушкой словами, с их горем и скорбью, с тихой радостью, озарявшей их глаза в моменты, когда они смотрели в мои.
