Он был такой же, как и прежде: рослый, широкоплечий, с крепкой шеей, с льняным непокорным чубом. Он тихо затворил дверь, неслышно подошел к ней, щекой прикоснулся к ее щеке - щека его колется. "Давно не брился, работы много: председатель колхоза, - думает Маша. - Как хорошо и радостно с ним!" Маша чувствует волнующе-знакомое тепло его лица, и в груди поднимается ощущение счастья. Она лежит и не дышит, не шевелится, - так ей легко и хорошо!
Но в эту невыразимо счастливую минуту Маша просыпается, и сразу ее охватывает гнетущая тоска. Семена нет! На печке, как всегда, не спит, охает бабуля. Микола чтото горячо шепчет во сне.
В окно смотрит белая лунная ночь. Полоса .мертвого света лежит на кушетке, на столе, полотенцем спадает на пол. Ночь застыла. Не слышно ни шагов, ни голосов.
Через стекла окон виден кусочек синего неба в холодном, равнодушном блеске многочисленных звезд. Неподвижная бескрайная ночь...
Тяжело Маше ночью. Сколько горьких дум передумано в длинные зимние ночные часы. Все вспомнила, обо всем перемечтала, осталось только одно : тоска - давящая, тягучая. И ничего нет тяжелее ее.
Днем можно забыться, убежать от нее, а ночью она камнем ложится на грудь.
"Если б одно только слово от Семена.
Только одно слово, что жив, ну и здоров - и больше ничего. Тогда все станет другим.
Два месяца и четыре дня нет писем. Писал, что бои были сильные. Может, ранили? Или заболел? "Поплачь, поплачь, легче будет", - говорит свекровь. А где те слезы взять? Нет слез -- все высохли... С той поры, как ушел Семен, не заплакала ни разу..."
Долго и медленно плывут невеселые думы.
...Видит она: человек идет по полю. Шинель его распахнута, ветер поднимает полы. Это Семен. Он возвращается домой...
Ну да, домой, на побывку... Подходит к хате. Поднимает руку и стучится... Переждал немного, послушал и снова стучится... Маша прислушалась - тоненько дребезжит окно. Семен стучится, а Маша лежит и не может шелохнуться. Что это с ней делается?
- И ночью нету от него покоя, - ворчит на печи бабуля.
"Почему она- такая неласковая? Она, наверно, но знает, что это Семен?"
- Это ж Семен! - слышит Маша сквозь дремоту свой голос и вскакивает. Дрожащими от волнения руками она ищет платье и не может найти.
- Какой тебе Семен? Это ж твой бригадир, чтоб его лихоманка взяла, бессонного.
Свекровь, кряхтя, сползает с печи, долго в темноте, возле нечи, шарит по полу, одевает валенки, зажигает лампу и, наконец, топает в сени. Гремит засов.
- Нет на тебя угомону, бессонный, - неласково встречает она вошедшего.
- Тихо, тихо. Я только на минутку.
- И ночью покоя не даешь...
- А я не до вас. Спите, будьте ласковы, на здоровье. Маша, извини уж, что потревожил поздно, - завтра опять поедешь в лес. И все, кто сегодня был. Что с тобой?
Не простудилась? Ты больная?
- Ничего, - с трудом выжала из себя Маша. - Ничего. Сон приснился беспокойный... Не бойся, я поеду.
Бригадир, молодой рослый хлопец, без руки, в поношенной фронтовой шинели с выцветшими петлицами, обеспокоенно посмотрел на Машу. Она выше натянула одеяло.
- Ты не заболела? - во второй раз с тревогой спросил он.
- Нет, Максим.
- Ну, тогда бывайте... Подожди, от лихо! Чуть не забыл! Тут тебе, Маша, письмо - взял на почте.
- Письмо?
Он достал помятый конвертик. Маша нетерпеливо выхватила его и глазами пробежала надпись. Почерк был незнакомый, хотя обратный адрес стоял прежний. "Письмо из части", - догадалась она. С минуту она смотрела^а конверт, не отваживаясь открыть его, потом торопливо разорвала, не говоря ни слова, впилась глазами в письмо. Но прочесть его от волнения она не могла.
Маша обессилешю протянула письмо Максиму и попросила прочесть... Он взял письмо, удивляясь, что она так, как ему казалось, равнодушна, - не радуется и не грустит.
Письмо было напечатано на машинке.
Внизу стояли печать и подпись. Максим стал читать:
"За мужество и отвагу, проявленную при выполнении особого задания в боях с немецко-фашистскими захватчиками, Ваш муж награжден высокой правительственной наградой - орденом Красного Знамени.
