Ночные откровения - страница 4

Шрифт
Интервал

стр.

Но даже когда расследуемое дело утоляло его жажду правосудия, удовлетворение все равно было приглушенным и непродолжительным — как мерцание тлеющих угольков, почти превратившихся в пепел — а за ним приходила длящаяся неделями усталость. Свинцовая опустошенность, не исчезающая даже после крепкого и продолжительного сна.

Карета, которую выслала за ним леди Кингсли, быстро катила по зеленой, холмистой сельской местности. Спать маркиз больше не мог, а свое следующее задание обдумывать не хотел. Отшельнический образ жизни Эдмунда Дугласа, конечно, заставил их поломать голову при разработке плана, но само расследование было просто очередным делом в карьере тайного агента, изобиловавшей необычными случаями, с которыми не могла справиться местная полиция, а зачастую и не подозревала о них.

Вир невидяще уставился в окно кареты. Вместо пастбищ и лугов, влажных от дождя и сверкающих под лучами выглянувшего вечернего солнца, ему виделся абсолютно иной пейзаж: грохочущие волны, высокие скалы, лиловые от цветущего вереска пустоши. По склону перед ним вилась тропинка, и теплая, надежная рука держала его за руку.

Маркиз узнавал эту тропинку. Он узнавал эти скалы, море, пустоши — побережья в Сомерсете, Северном Девоне и Корнуолле были невероятно красивы, и Вир посещал их так часто, как только получалось. Однако державшая Вира за руку женщина существовала исключительно в его воображении.

Но маркизу была известна ее легкая, упругая поступь. Он узнавал ее плотную шерстяную юбку: при ходьбе она тихонько шелестела, но этот звук можно было слышать только на самом верху тропинки — в тиши, вдали от беснующихся волн. Он знал очертания нежной шейки под широкополой шляпой, защищавшей кожу от солнца: ведь много раз, когда собственный жакет женщины оказывался плохой защитой от прохладной и изменчивой погоды, Вир набрасывал ей на плечи свое пальто.

Она была неутомимой спутницей, верным другом, а по ночам — нежной любовницей.

Фантазии подобны узникам: менее склонны к неповиновению, если предоставить им некоторую свободу действий в разумных рамках. Поэтому Вир часто грезил о своей подруге: когда не мог уснуть, когда слишком уставал, чтобы думать о чем-либо еще, когда страшился возвращения домой после долгих недель предвкушения тишины и покоя. Ей достаточно было положить на его руку свою ладонь — тепло, понимающе, заботливо. И Виру становилось хорошо: цинизм смягчался, одиночество отступало, ночные кошмары забывались.

У маркиза хватило здравого смысла не давать этой женщине имени и не воображать ее физический облик до последних мелочей. Благодаря этому он мог тешить себя надеждой, что когда-нибудь в укромном уголке переполненного и ярко освещенного бального зала встретится с ней. Но он был слишком слаб, чтобы не представлять ее улыбку — такую очаровательную и искреннюю, что невозможно не быть счастливым в ее сиянии. Его спутница улыбалась не часто, поскольку маркиз был не способен часто чувствовать себя счастливым, пусть даже в мечтах. Но когда она все же улыбалась, душа Вира воспаряла, словно он опять становился шестилетним мальчишкой, впервые в жизни бросающимся в океан.

Сегодня мужчине хотелось не эмоций, но спокойного дружеского общения. Поэтому они пошли вместе по тропинке, по которой в реальной жизни Вир зашагал бы в одиночестве. К тому времени, как карета подъехала к воротам арендованной леди Кингсли усадьбы Вудли-мэнор, маркиз стоял рядом со своей спутницей у руин замка короля Артура[4] и, обняв ее за талию, смотрел на гребни волн, пенящиеся далеко внизу.

Там Вир мог оставаться еще долго — он умел здороваться и прощаться, пребывая в собственных грезах — если бы не вид родного брата, приветственно машущего ему рукой у дома.

Неожиданная встреча грубо выдернула его в действительность.

Зацепившись за собственную трость, маркиз вывалился из кареты.

— Осторожнее, Пенни, — подхватил его Фредди.

С самого первого вдоха Вира называли виконтом Белгрейвом. В шестнадцать, после смерти отца, он стал маркизом Виром. Кроме его покойной матери, нескольких старинных друзей да еще Фредди, никто не звал его ласковым прозвищем от имени, данного ему при крещении — Спенсер.


стр.

Похожие книги