В тени послышались шаркающие шаги, и оба мужчины увидели фигуру в капюшоне – из-за колонн появился брат Михаль, францисканский монах, приехавший сюда днем раньше. Он нес кадильницу к алтарю.
– Кто это? – спросил Шмидт, дав знак двум охранникам, стоявшим в глубине церкви, задержать монаха.
– Это францисканец, о котором я сообщал вам в своем докладе. Его монастырь у границы Чехии был уничтожен, и он пришел сюда в поисках убежища.
– Ах да, тот глухонемой.
Три гестаповца внимательно разглядывали согбенное тело брата Михаля. От страха у того плечи подались вперед. Тень от капюшона сутаны скрывала верхнюю часть его лица. Нижнюю часть скрывала борода.
– Вайда, у вас есть этот тип, да еще и гробовщик, получается настоящий паноптикум.
Капралы, прижавшие дула своих автоматов к дрожавшему телу монаха, расхохотались.
– От него есть какая-нибудь польза?
– Да. Он умеет красиво писать. Он умеет реставрировать картины. Костел остро нуждается в…
– Вайда, я слишком ценю свое время, чтобы болтать о ваших уродливых любимцах. Не забудьте то, что я говорил о партизанах, а когда сегодня будете ложиться спать, вспомните о моем предупреждении. Гм, конечно, если только у вас не обнаружится еще один любимец, которого вы возьмете к себе в постель.
Капралы снова рассмеялись и следом за своим командиром пошли к выходу. Отец Вайда и брат Михаль смотрели им вслед, и, когда большая дубовая дверь открылась и захлопнулась за ними, оба переглянулись.
В следующие четыре дня на Марию Душиньскую легли все заботы о больнице. Обход больных, неотложные операции, прием родов и продолжение инъекций протеуса требовали столько времени и сил, что ей не оставалось времени подумать о собственном одиночестве и досадовать по поводу того, что с Рождества она ничего не слышала о Максе Гартунге. Тяжелее всего было переносить вечера. Она лежала в холодной постели и слышала, как шуршит снег, падая на оконные стекла. В такие мгновения она думала о нем, а с каждым днем отсутствия Яна и молчания Макса на сердце у нее становилось все тоскливее.
Пока не было Шукальского, Мария брала пробы крови у всех, кому они с самого начала делали инъекции, упаковывала их и отправляла в Варшаву. Через два дня она узнает, даст ли анализ Вейля-Феликса положительный результат.
Ян Шукальский вернулся на пятое утро усталым и осунувшимся. Он позаботился о медицинской практике Заянчковского, работал почти без перерыва днем и ночью, накладывая швы на рваные раны, вправляя переломы, раздавая лекарства и делая инъекции протеуса. Он даже обнаружил несколько случаев настоящего заболевания тифом, что было обычным явлением для этого времени года, и отправил пробы крови в лабораторию, которой заведовали немцы. Он сделал двести тридцать инъекций в обширном крае в двадцати километрах к северу и собирался еще раз применить вакцину, когда вернется туда через неделю, чтобы взять пробы крови.
Мария за это время сделала сто двадцать инъекций и отправила кровь в лабораторию. Когда прибудут результаты, они с Шукальским решат, что предпринять дальше.
– Сергей, я просто не понимаю, что происходит. Правда, я ничего не понимаю, – вдруг заговорил Леман Брюкнер.
– Ты снова за старое? – Мускулистый русский приправил специями варившуюся в котелке капусту, вытер со лба пот и осевшие на него капли пара. – Может, тебе все это померещилось?
– Нет, не померещилось! – крикнул Леман из жилой комнаты. Он сидел в мягком кресле перед камином, положив ноги на табуретку и держа в руке стакан с водкой. Его узкое лицо нахмурилось. Это беспокоило его уже несколько дней. – Говорю тебе, из лаборатории исчезает стеклянная посуда.
– Кому она нужна?
– Не знаю, но оба врача снова долго работали в лаборатории. Знаешь, они работали допоздна, после того как я ушел. Но, когда я потом все проверил, мне не удалось найти ничего такого, из чего можно было бы выяснить, чем они занимались.
– Что ж, Леман, они ведь врачи.
– Конечно, они врачи. Но для этой цели они взяли на работу лаборанта. Я должен заниматься такой работой. Что ж, они могут заниматься этим изредка, но не так часто! Говорю тебе, Сергей, происходит что-то непонятное.
