– Ян, если бы вы сами все слышали, то убедились бы, что мальчика вынудила говорить истерзанная душа.
– Мальчика?
– Молодого солдата из ваффен-СС. Я не могу назвать его, но он молод, чувствителен и видел, как совершаются эти преступления. Ян, он не доброволец, его призвали служить. Он служит охранником в Освенциме уже больше года и рассказал мне… самые невероятные вещи.
– Да… он говорит правду, – слабеющим голосом произнес Шукальский. – Знаете… один из моих друзей проезжал через Освенцим всего три недели назад и рассказал мне, что над городом висит жуткое зловоние и горожане жалуются на это. Он говорил, что этот запах напоминает горелую плоть. В то время я не придал его словам большого значения. Но сейчас… – Ян поднес руки к лицу и протер глаза. – Говорите, евреи и цыгане… – Он наконец взглянул на священника. – Пиотр, у меня прямо сейчас в больнице лежит один человек…
Шукальский рассказал отцу Вайде о цыгане:
– До того как этот человек потерял сознание, он сказал, что у тех, кто совершили это массовое убийство, на фуражках была мертвая голова.
– СС? Но зачем, ради всего святого, они так поступили?
– Не знаю, Пиотр. Я не знаю, что происходит. – Когда Ян с ужасом взглянул на лицо друга, он услышал, что кто-то тихо царапается и эти звуки отозвались в периферии его сознания. Затем, сообразив, в чем дело, он неторопливо отошел от камина и захромал в сторону двери, ведущей на кухню. Чуть приоткрыв ее, он увидел, что на него уставилась крохотная, похожая на пуговицу, морда собачки по кличке Дьяпа. Ян посмотрел на нее, на влажные карие глаза, мокрый нос и подумал: «Какой у нее невинный вид». Он полностью отворил дверь, и собачка вбежала в комнату, сделала круг и прыгнула священнику на колени.
– Дьяпа, Дьяпа, – пробормотал отец Вайда, позволяя влажному языку лизать свои щеки.
Вернувшись к камину, Ян сказал:
– Я чувствовал, что такое назревает. Только слепой может смотреть на собирающиеся у горизонта тучи и не догадываться о приближении грозы.
Вайда задумчиво кивнул, гладя лохматую собаку, которая устроилась у него на коленях.
– Ян, вот почему я должен был рассказать вам о том, что услышал на исповеди. Я хотел, чтобы вы знали, что ожидает нас в ближайшем будущем. Но я вам рассказал это и по еще одной причине. – Он поднял голову и посмотрел на друга. – Солдат, который это рассказал, собирается покончить жизнь самоубийством.
Ганс Кеплер, держа винтовку в руках, вдруг оказался у двери. Голубое небо неожиданно исчезло, и вместо него появилась металлического цвета пелена, нависшая над лагерем, словно опрокинутый кубок. Ожидание тянулось бесконечно. Он слышал, как сержант СС на другой стороне здания тщетно пытается завести дизельный двигатель грузовика. Снова и снова двигатель рычал, стрекотал, а с другой стороны бетонных камер до его подсознания долетал едва слышный плач и крики людей, умолявших, чтобы их выпустили. Он знал, в чем причина задержки. Выхлопные газы двигателя должны были наполнить камеры этого здания, чтобы заглушить крики людей. Они ждали столь же нетерпеливо, как и он, поскольку уже провели в тесноте больше часа, ими набили это помещение до предела. Все они – мужчины, женщины и дети – были совершенно нагими, некоторые из них сжимали в руках куски мыла.
Кеплер вонзил носок сапога в землю. Наконец, после того как он простоял у этой двери два с половиной часа и пытался не обращать внимание на приглушенные крики людей, находившихся внутри, он услышал, что дизель заработал. Сначала холодный ветер донес далекие пронзительные вопли охваченных паникой людей. Слышались стоны и крики, странная смесь гнева и потрясения, негодования и страха, жуткий плач, напоминавший свист трубок плохо настроенного органа. Затем, словно затихающий ветерок, странный хор умолк. Все длилось тридцать две минуты.
Теперь наступала та часть, которая была особенно тягостна для Кеплера, хотя она входила в его обязанности. Пока несколько заключенных евреев стояли у деревянных дверей, готовясь открыть их, к Кеплеру подошли другие солдаты с винтовками наперевес. Когда двери отворились, оттуда хлынуло невероятное зловоние, запах гнили, начавший есть ему глаза и вызвавший поток слез еще до того, как он увидел тех, от кого он шел.
