– Ян, почему бы и нет? Что это за секрет?
Прежде чем врач успел ответить, Феликс Бронинский сказал:
– Ян, война должна начаться! Нам пора открыть сражение! Я не из тех, кто и дальше будет оставаться послушным Дитеру Шмидту! У меня есть гордость! Боже мой, в той группе были женщины, Ян! Женщины держали в руках оружие и рисковали своими жизнями, чтобы устроить нацистам ад на этой земле. А я мирно спал в своей кровати. Как я должен чувствовать себя?
Голос Яна оставался спокойным.
– Феликс, насилие ничего не даст. Оно породит лишь новое насилие. К чему оно привело тех несчастных людей? Весь их героизм, взрывы и скрытые нападения – смотрите, чем это кончилось.
Долата встал и тихо сказал:
– Ян, мы должны отомстить. Если придется рисковать своими жизнями, то таков наш долг. Другого выхода нет.
Ян Шукальский загадочно и печально взглянул на него.
– Друзья, видите ли, есть другой путь.
– Что вы имеете в виду?
– Я говорил, что сражаюсь с нацистами уже несколько месяцев и что у меня есть секрет. В своей борьбе я не пролил крови и ни у кого не отнял жизни. А это широкомасштабная борьба, и речь идет не о том, чтобы создать немцам лишь неприятности, как вы намекаете.
– Что это за борьба?
Шукальский смотрел на рюмку, которую держал в руке, затем поднес ее к губам и залпом выпил. Все еще рассматривая рюмку, Ян сказал:
– В Зофии нет эпидемии тифа.
Сначала наступила тишина, затем один из присутствующих тихо спросил:
– Что?
Ян посмотрел на них.
– Я сказал, друзья, что в Зофии нет эпидемии тифа. Долата нахмурился.
– Но карантин…
– Ничего не понимаю, – произнес Ержи Крашиньский. Ян Шукальский отошел от камина и сел на прежнее место. Он наполнил все рюмки и, осушив свою, заговорил тихим ровным голосом:
– Моя ассистентка, Мария Душиньская, и я еще в декабре поняли, как сделать так, чтобы анализы крови показывали, будто человек болен тифом, в то время как на самом деле он здоров. Я не буду вдаваться в подробности, но, заверяю вас, немецкие власти в Варшаве убеждены, что у нас здесь свирепствует тиф.
– Ян, – сказал Долата, подавшись вперед, – правильно ли я понял? Вы с доктором Душиньской намеренно вызвали ложную эпидемию тифа? Но зачем?
– По той же причине, о которой вы только что говорили. Ради карантина. – Ян повернулся к начальнику полиции. – И по той причине, которую вы, Людвиг, назвали несколько минут назад: держать нацистов от нас подальше. Вы говорили, что хотите, чтобы карантин продолжался до конца войны.
Людвиг молча кивнул с застывшим от удивления лицом.
– А как же мой дядя, – сказал Ержи. – Его же положили в больницу с тифом! Он находится в изоляторе!
Врач снова покачал головой.
– Мы только сообщили ему, что он болен тифом. В действительности у него в животе образовались газы, оттого что во время обеда он употребил слишком много специй.
– Но ведь несколько человек уже умерли! И по всему городу расклеены объявления о необходимости соблюдать меры санитарной безопасности. А моя жена пропаривает… – Голос Феликса Бронинского осекся. – Святая Дева Мария! Неужели вы хотите сказать, что все это сплошной розыгрыш!
– Именно это я и хочу сказать.
– Но такое ведь невозможно! – воскликнул Людвиг.
– Нет, возможно. У нас ведь карантин, верно? И немцев здесь тоже стало меньше, разве не так? И мы не дали им использовать склад боеприпасов и ремонтные мастерские. И мы не даем им вывозить продукцию из города и разгружать здесь военные составы. Почему же вы тогда утверждаете, что это невозможно?
Эдмунд Долата медленно встал и подошел к окну. Раздвинув тяжелые шторы, он посмотрел на дождливую улицу. Там было темно – ни пешеходов, ни света. Там было холодно, сыро и жутко. Он обернулся и уставился на Шукальского.
– И никто не умер от тифа?
– Мы с Марией подделали все свидетельства о смерти.
– Кто еще об этом знает? – спросил Долата.
– Об этом знают всего пять человек.
– Пять! – выпалил Феликс. – Пять человек сумели устроить ложную широкомасштабную эпидемию тифа! Как долго вы надеетесь разыгрывать ее?
– Сколько сможем. Мы об этом никому не говорили из-за опасения выдать этот секрет.
– Ян, тогда почему вы рассказали об этом нам? – спросил Долата.
