— Что пришла, бабушка? — спрашивает Аня из-за стойки, а руки продолжают сортировать стопочки писем.
Согбенная старушка поздоровается со всеми и выложит:
— Да лезешь к ему, к счетчику-то етому, лезешь… Пишешь километры-то ети, пишешь…
— Киловатты… — поправляет машинально учительница начальных классов Федосья Петровна. — А впрочем…
— Киловатты ли… Кто их знает? Вот был Сережка-то, губошлеп-то кучерявый — вот и жись была…
Пока бабушка Тая ищет в карманах плюшевой жакетки расчетные книжки, ее собака обнюхивает людские ноги. Их обычно пары две-три. Тут и унты Григория Куликова, ехидного старика. Он говорит:
— Ты, Таисья Ивановна, колдунша старая, смотри!.. Ежели твоя булька щас возьмет, пра, да меня за лытку — кусь — я на тебя в товарищеский суд петицию подам!
— Она у меня в нашейнике, — миролюбиво оглядывая присутствующих, отвечает бабушка Тая. — Пошто ей погано-то мясо кусать? — и мелконько смеется.
Неизвестно почему радуется Федосья Петровна и спрашивает учительским голосом:
— А при чем здесь ошейник? Намордник надо собаке!
— Собаке и так муторно живется, — снова смеется бабушка Тая. — А меня, пенсионерку, кто защитит? — Она берет варежки в зубы, а двумя руками несет к стойке свои бумаги. Кладет все на стойку и продолжает: —Пенсионерки никому не нужны. Сама-то теперь уж не отлаюсь — собака нужна на такого, как вон Гришка Куликов.
Григорий мужественно, мудро глотает обиду:
— Ага… Ну, сказать, и черти эти девки зареченские: еле одна от пятерых отбрехалась! — и орлом глядит на учительницу.
Аня смотрит расчетные книжки и выясняет, что у бабушки трижды уплачено за январь месяц.
— У тебя, баб, еще остаток по деньгам! — говорит она.
— Ну, — сдержанно радуется та. — Я помню: две пензии не платила, а потома-ка сразу денежку и отдала…
И Аня вдруг говорит:
— Я к вам буду приходить в конце месяца и снимать показания счетчика. Хорошо? Не прогоните?
— Уедешь скоро… — внимательно поглядев на Аню, говорит старая. — А приходить — приходи. Квасом напою. Женишонка-то не нашла тут, стало быть, уедешь скоренько…
— Не уеду, — отвечает Аня с верой в свои слова.
Бабушка идет к выходу, оборачивается в дверях и говорит Ане:
— Переходила бы, девка-матушка, с почты ко мне… У меня, хоть и прохудилась крыша, а не каплет. Я и сварю, я и сказку скажу… Не бойсь, Аннушка, чужедворкой не будешь… Подумай…
Григорий Куликов откашливается, чтоб съязвить, но Аня говорит назло ему:
— Хорошо, я подумаю.
Потом учительница листает толстый справочник городских индексов, а Куликов смотрит в окно. Оба они пенсионеры, им скучно в домах, а почта для них как клуб.
А зима идет к концу неделя за неделей. И вроде бы эта жизнь ничем не отличается от той, степной: тут поселок — там село. Тут простые люди и простой говор — и там. Молодость ее искала крупных перемен и больших сравнений, умом она сопротивлялась этой своей нынешней жизни, а душой чувствовала, как взрослеет. Менялись ожидания, ей уже нравилась тайга, близкие гудки рабочих поездов, и она писала домой нечастые, но длинные и нежные письма. Лицо Славы затерялось в памяти, стерлось, и она уже не знала: так ли хочется слова видеть его, как прежде.
В первый понедельник апреля появился Слава и по-деловому, не давая себе удивиться, спросил:
— Ты что, уже здесь?
— Здесь, — подтвердила Аня, не представляя: что же нужно делать.
— Даешь, подружка, — слегка озадачился он. — Ну? И куда я с тобой? У меня ни кола ни двора. Вот, — он достал прищепку из кармана кожанки, — только прищепка! Как она ко мне попала — не знаю…
— А ты меня ни с кем не путаешь? — В Ане росло сопротивление силе, которая снова и мощно врывалась в ее новую жизнь. — Похоже, путаешь…
Он пощелкал прищепкой:
— Брось ты!
— Что: брось?
— Не надо. Будьте проще с коллективом. Ты ведь Аня?
— Кто это тебе сказал? Читай. — И она повернула к нему табличку с фамилией своей предшественницы. Он помолчал, покосил глазом на табличку и отчего-то покраснел. Потом сказал:
— Виноват… И все же я не верю, что…
— Надо верить, — увещевательно посоветовала Аня. — Надо.
— Да? — Он смялся, будто налетел на свое отражение в зеркале, потер лоб и купил три авиаконверта. А ушел не обернувшись, как тогда, после пожара.
