— Парашютист…
— Шестерка! — Ермолаев чуть не плачет от восторга.
— Стой! Что за парашютист? — Федя встает из-за стола. — Это почему: шестерка — парашютист?
— Гений! — говорит Ермолаев. — Это шутка гения!
— Если шестерка, то я кончил середку! — говорит Федя. — Проверяйте.
Графин начинает проверять, называя числа их обычными именами. Но распахивается окно Ганиной комнаты, и женщина в бигудях кричит:
— Лю-у-уди-и! Скорей! Ганька повесился-a-al У-у! Гаврилуш-ка-а! Скорей-й! Лю-у-уди-и! — и из комнаты слышится ее топот, грохот посуды.
Сидящие за столом словно оцепенели. На крики из дворового сарая-углярки выскочил второгодник Николаев и встал в проеме двери, а за его спиной, то подныривая под мышку, то возникая над плечом, мелькало белое в кудряшках лицо.
— Глядите! — срывающимся в смехе голосом закричал Ермолаев. — Николай с Федоровой уроки учут!
И сразу все пришло в движение: все бегут, вынимают Ганю из петли, отхаживают, поят водой. Ганя лежит на тахте, и, когда открывает черные от зрачков глаза, из-под ресниц его выбегают две оживленные слезинки. Рязанова упала на крутом лестничном марше и разбила белое колено. Александра Григорьевна, обняв себя за локти, стоит, прислонившись спиной к простенку меж окнами, жует мундштук. Ганина жена убирает следы погрома нл кухне общего пользования.
— Фе, Ганя? — тихо спрашивает Митяша. — Фе плафеф? Больно? Я ведь думал, друг, фто ты в больнитфе…
Графин протягивает Гане трубку:
— На курни, Таврило, да выходи в лото играть, пока на больничном…
Ганя шепчет, осторожно поматывая головой:
— Нет мне жизни без голоса… Не шутки это… Вот так вота…
Жулик пытается лизнуть его в рот.
— Опять он про свой голос! — слезливо говорит Ганина жена и, швыряя на пол мокрую тряпку, тыльной стороной ладони чешет нос: — Опять про голос! Да какой там голос-то был? Тоненький, как у комарика, а? Смотрите, люди, ведь как на рыбалке весной голос потерял, так с ума мужик сошел! Не могу, грит, не петь! — Между делом она дает пинка Жулику, и тот понятливо покидает жилплощадь. — Одна, мол, радость была: голос, грит, как, грит, запоешь, где захочешь! — продолжает она. — Ну не дурак ли?
— Мне без голоса не жить, — едва слышно твердит свое Ганя.
— Ты чо, Магомаев? — воспитывает Рязанова. — А, Гань? Эго тому голос потерять — куска хлеба лишиться, а ты-то: крановой! Зачем же так переживать-то, Га-аня!
А Ганя свое:
— То ведь как запою, запою!.. А теперь?
— Ты, Гань, глупый… — говорит Митяша. — Уфеные фкоро придумают лекарфтво — попьеф — и пой!
— Ага! — щурится Рязанова. — По рупь семнадцать, что ли? Так ты и с одеколона, Митяша, поешь…
— Не, — возражает Митяша, — с одеколофки я фтрелять рвуфя! А наука-то ффяф — ого! Видал по телевифору покафывали, как одному мувыку от ноги палетф отмякали, а к руке — прифобатфили! А? Ого!
— Ну, я пошел, — говорит Графин, выждав паузу. — Пошли, Федор, слышь? Кепка-то с деньгами там, на столе…
— Да я побуду! — ответил Федор. — Теперь уж поздно…
Ганя ковыряет ворс ковра на стене:
— Эх, ребята-ребятешь! Эх, в армию бы, братчики, уйти, что ли? В армии как хорошо-то, братцы…
— Чо ковер-то ковыряешь? — все так же слезно, но уже зло говорит жена. — А нынче чуть телевизор не разбил! Чо он ему, телевизор-то, сделал, а? — поворачивается она к Графину.
— У телевизора и спрашивай, — холодно отвечает Графин и медленно направляется к двери.
— Господи, господи! — слезоточит Ганина жена. — Хорошо, хоть соседей дома нет…
— Да, — говорит Александра Григорьевна, — пожалуй, и я пойду. Выздоравливайте, Гавриил… простите, отчества не знаю… Что же вы? Голос к вам вернется… у нас на фронте воевал лейтенантик Коля Болтавин — так рисовал! Бесподобно! А впрочем, что это я?.. Ну, вот. Главное, все в порядке! Счастливо! — Она комкает носовой платок из тонкой ткани и выходит на цыпочках.
— Мувык, а плафеф, как… дите, — говорит Митяша, — выходи играть…
Все уходят. Ганя остается один и украдкой от жены сморкается в подол своей длинной алой майки.
Солнце скраснело и стыдливо пошло прятаться за березняк. Цугуноцка сходила домой и обула стеганые бурки. Рязанова отвезла домой ребенка. Удивленно оглядев спущенные шины велосипеда, Митяша покатил его в сторону магазина.
