Подумав: «Надеюсь, он со мной поделится», – Алла сорвалась с места.
В офисе НДП отдел коррекции памяти одновременно уважали и боялись. Сложно не уважать того, благодаря кому удается сохранять секретность инфернального мира. Но при этом еще сложнее не бояться тех сил, которые находятся в распоряжении этого отдела.
Специалисты отдела ОКП должны были быть неплохими психологами, ведь созданная память не должна вызывать у клиента отторжение.
Мало кто знал (а точнее, только высшее руководство всей НДП и создатели методики), что с помощью этого отдела можно не только переписать воспоминания, но еще и просмотреть любую память. Нельзя разве что записать на информационный носитель. Впрочем, над этим уже работали.
Марина, пришедшая в отдел корректировщиков, в это пасмурное утро была тиха и грустна. Обычно с ней работал другой человек, но именно в тот день он заболел, и девушка оказалась на приеме у Доктора Жабы.
Невысокий грузный мужчина с несколькими подбородками, толстыми мясистыми пальцами и огромным животом несколько пугал.
Громкий бас ситуацию только усугублял, как и манера разговаривать.
– Нуте-с, что у вас случилось, милочка? – добродушно спросил мужчина, устраиваясь за столом. Стул под ним подозрительно крякнул, но выдержал.
Марина перевела дыхание и осторожно села на самый краешек стула для посетителей.
– Да вы не переживайте, милочка. Мы не кусаемся и даже не пробуем на зуб. Так что садитесь нормально. Процедура нам с вами предстоит долгая.
– Я… я вот…
– Что такое, милочка? Не мямлите, говорите прямо.
– Я хочу отказаться от коррекции памяти! – выпалила Марина. – Я точно знаю, что есть специальная методика, которая заблокирует некоторые центры мозга, в результате я не смогу никому рассказать ничего лишнего, или написать, или показать… я даже нарисовать не смогу!
– Так, – весело сказал Доктор Жаба. – А что же такое у вас, милочка, случилось? Мы, признаться, в смятении. Подчиненные доложили нам, что вы успешно прошли первый этап коррекции памяти.
– Блок, он… он вчера разрушился.
– Вот как… А что его подтолкнуло к разрушению, милочка?
– На меня кто-то напал… магически. Мне нужна была моя сила, чтобы убежать… и я… вот…
– Нуте-с, договаривайте, милочка. Страх за ребенка, верно?
– Да. Я испугалась за своего малыша и себя. Сила вернулась, а блок с памяти слетел. И я… в тот момент я поняла, что поступаю как трусиха.
– Отчего же?
– Все эти годы, мои друзья, мои чувства. Я не сразу поняла, что, стирая память, сотру и воспоминания о тех светлых днях, что у меня были!
– Продолжайте, милочка.
– Я стояла на пороге своего дома и думала о том, что, если я откажусь от своих воспоминаний… не получится ли, что я откажусь от чего-то гораздо более важного? Я знаю, что после обряда коррекции памяти я не просто не смогла бы узнать прежде дорогих мне людей. Я бы вообще их не увидела! Но это не то, чего бы я хотела.
– Насколько нам известно, наша подчиненная разговаривала с вами на предмет сохранения памяти, но вы отчаянно сопротивлялись. С чего бы?
– Мне… мне… – Марина опустила голову. – Мне было стыдно.
– Стыдно? – На прежде непроницаемом лице Доктора Жабы мелькнуло слабое подобие изумления. – Позвольте узнать почему?
– Мои подруги из инфернальной части… и всем на долю выпало гораздо больше проблем, чем мне. Но я, как только почуяла, что что-то может сложиться не так… как только поняла, что все это для меня безнадежно, я сдалась. Мне и в голову не пришло сражаться, как каждый день сражаются они! И от этого мне стыдно. Я понимала, что недостойна их дружбы, поэтому и хотела, чтобы в памяти у меня ничего не осталось. Я трусиха, правда?
– Нет, – покачал головой Доктор Жаба. – Все закономерно, милочка. Вы стремились к комфорту для себя. Поэтому забудьте. Никто и ничто не вправе вас упрекать в том, насколько правильным или, наоборот, неправильным было ваше решение.
– Я много раз думала о том, а что было бы, если бы я… если бы я была такой, как мои подруги? Сильнее, умнее, чем я есть сейчас.
– Это были бы уже не вы, – внезапно мягко сказал мужчина. – Вы такая, какая есть. И вам не нужно меняться.
