Оказывается, Амбер поняла из Настиных слов еще меньше, чем казалось поначалу. Для новой речи на ту же тему сил уже не было.
– Гарджели – хороший выбор, – продолжала Амбер, ободренная отсутствием возражений. – Отец уладил с ним все дела, так что теперь он будет чаще появляться в Лионее…
Уладил все дела. Почему-то Насте не нравились эти три составленных вместе слова применительно к Давиду Гарджели. А что сказал Смайли? «Мы с ним договорились. Больше он не причинит тебе вреда. Он согласился все забыть…» Человек, который поставил на уши отряд болотных тварей, чтобы поймать Настю? Человек, который напустил на нее армию накофеиненных гномов? Человек, который был готов буквально на все, лишь бы отомстить за смерть своего брата? Настя, конечно, не была виновата в смерти Гарджели-старшего, но она все же была виновна в обмане, она поставила Михаила Гарджели в такую ситуацию, из которой он уже не вышел живым…
И вдруг это все было забыто? С чего бы это?
– Что вы ему подарили? – спросила Настя.
– Подарили?
– Вы должны были подарить Давиду Гарджели что-то очень ценное, чтобы он отказался от мести.
«Точнее, – подумала Настя. – Чтобы он смотрел на меня как на пустое место».
– Угадала, это действительно ценный подарок. Абсолютное сокровище!
Почему-то у Насти появилось нехорошее, скребущее острыми коготками по сердцу предчувствие. Амбер между тем все улыбалась своими идеально ровными белоснежными зубами, и Настя задалась вопросом: а не было ли у нее, Насти, в роду милиционеров? А если нет, то откуда тогда это непреодолимое желание взять Амбер Андерсон за горло, оттащить в укромное место – или нет, терпения не хватит, достаточно будет завести за ближайшую колонну – и допросить с пристрастием. К примеру, сломать ей пару ногтей, потаскать за волосы, укусить за коленку, чтобы остался след и она не могла надевать короткие юбки… О, и в завершение, когда враг будет повержен, будет валяться на полу и рыдать, размазывая тушь по лицу, элегантно попинать Амбер носками туфель. Откуда такая жестокость? Кажется, из рассказов Монаховой. С ней что-то подобное было то ли на дискотеке в доме отдыха, то ли на корпоративной вечеринке по поводу Международного женского дня. В первом случае Монахова билась за тело пляжного спасателя, во втором – за бумажник вице-президента консалтинговой фирмы. Судя по ее рассказам, в обоих сражениях она вышла победительницей исключительно благодаря острым носам и металлическим набойкам своих туфель.
Настя посмотрела на свои туфли – у Амбер сегодня не было ни малейшего шанса.
– Абсолютное сокровище… – говорила между тем не ведающая о своей участи Амбер. – Жаль, что я не успела познакомиться с ним поближе, бабушка говорила, что он…
– Он? – Настя отвлеклась от созерцания туфель. – Сокровище – он?
– Иннокентий. Мы решили отдать его Давиду Гарджели. Вернуть на место то, что ты украла.
Настя не сразу поняла смысл этих слов, а когда поняла…
…на мгновение ей снова вспомнился мрачный подвал в доме Гарджели и бледная тень человека, распятая на дальней стене. И шепот, и звон цепей, и все, что было потом…
– С тобой все в порядке?
– Все отлично, – сказала Настя. – Все просто замечательно…
– Может быть, слишком много шампанского?
– В самый раз…
Воспоминание о доме Гарджели было как порыв холодного зимнего воздуха посреди этого весеннего торжества, как три ноты похоронного марша, невесть как влезшие посреди вальса. Возвращать Иннокентия в тот подвал было жестоко, но не об этом думала Настя.
Она думала о том, что где-то рядом должен быть Армандо, он должен наблюдать за ней…
– А может быть, действительно слишком много шампанского… – Настя пошатнулась, отступила назад и оперлась о стол. – Как-то я не очень ровно стою…
Когда она пошатнулась во второй раз, Армандо уже стоял сзади и деликатно поддержал Настю.
– Хотелось бы подышать свежим воздухом, – пробормотала она, Армандо послушно кивнул, и они не спеша направились к выходу, провожаемые снисходительным взглядом Амбер.
Впрочем, как потом оказалось, не ее взгляд был самым заинтересованным.
12
Настя и Армандо вышли к той самой лестнице, по которой два часа назад Настя поднималась к широко распахнутым дверям королевского дворца, впитывая в себя ауру праздника и не ведая, что срок действия этой ауры ограничен ста двадцатью с чем-то минутами. Настя вновь смотрела на усыпанную огнями вечернюю Лионею, но теперь это не было метафорой мира, лежащего у ее ног; это была просто праздничная иллюминация.
