Из
однокурсников
она лучше
ладила с
мальчишками,
особенно с
Аластором
Моуди и
Джорджем
МакГонагаллом
— они были
почти что ее
земляки, из
Глазго. А вот
с девочками
не сложилось.
Минерва не нравилась
сверстницам
— все они были
из Англии,
кто из
Девоншира, а
кто даже из
Лондона, и их
смешили ее
шотландский
акцент, ее
бедная
одежда,
кофты
домашней
вязки,
грубые шерстяные
чулки и
дешевые
ботинки.
Минни и сама стала
над этим
задумываться.
Когда она
жила на
острове, то
не
чувствовала
своей нищеты
— ведь так
жили все, и в
этом не было
ничего
особенного.
Но в школе ей
начало
казаться,
что она не
такая —
неправильная,
не
обаятельная,
не красивая...
Вернувшись
домой на
летние
каникулы,
она рассказала
об этом деду.
Хотела,
наверное,
чтобы ее
пожалели, но
в то же время
говорила с
подспудным
вызовом —
почему у них
все не так,
почему они не
могут жить,
как
нормальные
люди, почему
у них нет
денег на
красивые
платья,
серьги и ленты
для волос,
как у ее
однокурсниц?
Дед слушал
ее
внимательно
и, казалось,
сочувственно,
так что
Минерва
увлеклась и не
заметила
вовремя
угрозы,
когда он
спросил,
чуть
нахмурившись:
— А
с чего тебе
вообще
пришло в
голову
сравнивать
себя с
другими
девочками?
— Они
красивее.
Они хорошо
одеваются,
они
нравятся
мальчикам.
Они лучше...
Дед
посмотрел
на нее
задумчиво, а
потом вдруг
сказал:
— Знаешь
что...
Ступай-ка и
принеси
ремень.
Минерва
этого
совершенно
не ожидала.
Испугалась
и
возмутилась
— за что?! — но
ослушаться
не посмела.
Ей и раньше
иной раз
доставалось,
но легонько,
символически
— дед ее
баловал и
все прощал. Но
в этот раз
влетело
всерьез, так,
что она потом
до вечера не
могла даже
подумать о
том, чтобы
сесть на
стул.
От
гордости и
обиды она не
позволила
себе заплакать,
а терпела
молча,
закусив
губу и изо
всех сил
сдерживая
слезы. Когда
наказание
закончилось,
дед
погладил ее
по голове.
— Умница,
держалась
молодцом... А
теперь
послушай
меня.
Никогда
больше не
смей
сравнивать
себя с кем-то.
Ты — внучка
королей. Все
эти девчонки
тебе в
подметки не
годятся. Ты
лучшая, всегда
будешь
лучшей, и
плевать, кто
что о тебе думает.
Ты должна
делать то,
что
считаешь
нужным, и
держать
голову
высоко, даже
если у тебя
не будет
куска хлеба,
даже если
весь мир будет
против!
Поняла?
— Да,
— кивнула она.
— Ну,
вот и хорошо, —
он
улыбнулся и
поцеловал ее
в лоб.
Нельзя
сказать, что
Минни сразу
усвоила урок;
но чем
старше она
становилась,
тем больше
понимала,
что дед был
прав. А тогда,
в младших
классах, она
очень
старалась и
вправду быть
лучшей — не
для других, а
для самой
себя. Когда
никто не
слышал,
тренировалась
правильно
произносить
слова и к
третьему
курсу
полностью избавилась
от
шотландского
акцента,
научившись
говорить на
идеальном
английском; бесконечно
отрабатывала
заклятия,
которые не
удавались;
училась так,
словно
собралась
пройти
школьную
программу
за один год;
заставляла
себя
смотреть в
глаза тем,
кому не
нравилась,
причем так
жестко, что
число
желающих обсуждать
ее за спиной
резко
поубавилось.
На
каникулах
дома она
бралась за
самую трудную
работу, а
чтобы
отдохнуть,
лазала по скалам
или плавала
до
изнеможения,
пока мышцы
не начинали
наливаться
свинцовой
тяжестью. Не
позволяла
себе
остановиться,
расклеиться,
проявить
слабость...
Старалась
всегда
держать
голову
высоко. А спину
— идеально
прямой.
* * *
При
этом, как ни
странно,
едва
Минерва
перестала
думать о том,
как
выглядит со
стороны, другие
начали
считать ее
красивой. В
младших
классах она,
правда, об
этом и не
догадывалась.
Она
привыкла
общаться с
мальчишками,
и ей в голову
не приходило,
что они
могут
видеть в ней
нечто большее,
нежели
друга. Хотя
Джордж
МакГонагалл
с первого
курса
проявлял к
ней
внимание:
носил ее
ранец,
старался
всегда
сесть рядом
на уроках,
ходил
вместе с ней
в
библиотеку,
а временами,
страшно
смущаясь,
как бы невзначай
подсовывал
маленькие
подарки: красивое
перо,
заколку для
волос...
