Шел двенадцатый час. Забравшись в угол, Джосс и Джекстроу разбирали изувеченный передатчик. Остальные с бледными осунувшимися лицами сидели вокруг печки. Никто не произносил ни слова. Вид у наших гостей был болезненный оттого, что сквозь заиндевелые световые люки начал пробиваться к нам серый полусвет, при котором и румяное лицо кажется нездоровым. А сидели молча они оттого, что я только что подробно объяснил их положение. То, что они услышали, привело пассажиров в уныние. Впрочем, и я чувствовал себя не лучше.
– Будем откровенны, доктор Мейсон, – подавшись вперед, произнес Коразини. Его худощавое загорелое лицо было напряженным и серьезным. Он был встревожен, но не испуган. По-видимому, Коразини был не из робкого десятка. Неплохо, когда такой человек рядом. – Ваши товарищи три недели назад отправились в экспедицию на большом, новейшей модели, снегоходе. И вернутся не раньше, чем через три недели. По вашим словам, ваше пребывание здесь подзатянулось, и вы вынуждены ограничивать себя во всем. Начали экономить продукты, чтобы их хватило до возвращения ваших спутников. Теперь нас тринадцать человек, так что продовольствия и на пять суток не хватит. Выходит, недели на две нам придется положить зубы на полку. – Он невесело улыбнулся. – Я правильно рассуждаю, доктор Мейсон?
– Да, к сожалению.
– А за какое время можно добраться до побережья на вашем тракторе?
– Нет никакой гарантии, что, мы на нем вообще туда доберемся. Я уже говорил, это старая рухлядь. Сами убедитесь. Может, за неделю, если условия будут благоприятные. А при неблагоприятных он просто застрянет.
– Все вы, доктора, одним миром мазаны, – растягивая слоги, произнес Загеро. – Умеете создать обстановку радости и веселья. А почему бы нам не дождаться возвращения второй машины?
– Да неужели? – внушительно проговорил сенатор Брюстер. – А чем вы собираетесь питаться, мистер Загеро?
– Человек может обходиться без пищи свыше двух недель, сенатор, – жизнерадостно заметил Загеро. – Представьте себе, какая у вас будет стройная фигура. Фи, сенатор, вы меня удивляете. Все-то у вас выглядит в мрачном свете.
– Но не в данном случае, – оборвал я его. – Сенатор прав. Конечно, в нормальных условиях можно прожить долго. Даже здесь. Но если у человека есть теплая одежда днем и теплая постель ночью. Ни тем, ни другим вы не располагаете… Многие ли из вас перестали дрожать от холода, попав сюда? Холод поглощает вашу энергию и истощает ресурсы с фантастической быстротой. Хотите, перечислю всех исследователей Арктики и Антарктики, а также альпинистов, совершавших восхождение на Гималаи, которые погибли через двое суток после того, как у них кончилась провизия? Не обольщайтесь насчет живительного тепла, которое появится в этом помещении. Температура на полу – около нуля. И выше она никогда не поднимается.
– Вы сказали, что старый трактор оснащен рацией, – оборвал меня Коразини. – Каков радиус ее действия? Нельзя ли с ее помощью связаться с вашими друзьями или базой в Уплавнике?
– Спросите его, – кивнул я в сторону Джосса.
– Не глухой, – заметил без всякого воодушевления радист. – Неужели вы полагаете, что я стал бы возиться с этой грудой металлолома, мистер Коразини, если бы не было иного выхода? На тракторе восьмиваттный передатчик, питаемый от ручной динамки, с приемником на батарейках. Агрегат допотопный. Кроме того, он предназначался для переговоров в пределах видимости.
– Но какой у него радиус действия? – упорствовал Коразини.
– Трудно сказать, – пожал плечами Джосс. – Сами знаете, как оно бывает, когда речь идет о передаче и приеме сигналов. Иной раз и станцию Би-би-си, расположенную в сотне миль, не услышишь, а то переговоры водителя такси с диспетчером на расстоянии вдвое большем принимаешь. Если приемник подходящий. Все зависит от условий. Эта рация? Радиус ее сто, может полтораста, миль. В идеальных условиях. В нынешних же условиях проще мегафоном обойтись. Впрочем, после обеда попытаю счастья. Все равно делать нечего. – С этими словами Джосс отвернулся, дав понять, что разговор окончен.
– А что если ваши друзья окажутся в радиусе действия рации? – предположил Коразини. – Вы же сами говорили, они в каких-то двухстах милях отсюда.
