— Самоход и два паспорта. Порознь или это должно быть увязано?
Дэвис усмехнулся.
— Не будь это увязано, мы не стали бы вас беспокоить.
— Есть возможность купить и машину, и документы. Сделать это достаточно просто.
— Даже так? — спросил Дэвис в раздумье и забрал в кулак тяжелый подбородок. — Как трудно найти такого продавца?
— Я знаю, к кому обратиться, и желающего приведут ко мне через час.
— Такие случаи бывали?
— Нет, но все можно организовать. Торговля, которую ведут коммерсанты из Союза, только внешне выглядит неуправляемой. На деле в ней строгая система. Все у них схвачено, организовано. Есть перевозчики, приемщики, сбытчики. Существует охрана, которая обеспечивает безопасность транспортировки, хранения и сбыта.
— Выходит, умеют русские действовать на поприще бизнеса?
— Почему русские? В этой системе полный интернационал.
— На будущее я стану иметь это в виду, — сказал Дэвис, — но сейчас для нас связь с любой системой опасна. Слишком велики ставки, чтобы рисковать. Поэтому ищите диких дельцов. Новичков. Вы меня понимаете?
— Предельно, мистер Дэвис.
— Как видите, задача такая, что решить ее можете только вы, пан Казимир.
Щепаньский довольный засмеялся.
— Вы меня захваливаете, мистер Дэвис.
— Лишь констатирую правду. Кто в этой стране, кроме вас, за два дня может раздобыть советское авто и документы на него? Я таких не знаю.
— Мне лестно и в то же время обидно, мистер Дэвис. В этой стране давно выросли новые замечательные специалисты, неужели вы их проглядели?
— Вовсе нет, пан Казимир. Просто я консерватор и на крутых поворотах отдаю предпочтение проверенным партнерам.
Щепаньский склонил голову.
— Благодарю вас. И, если позволите, еще один вопрос… Хозяева машины и документов должны… исчезнуть?
— Пан Казимир! — американец всплеснул руками и укоризненно покачал головой. — Зачем же так натуралистично? Давайте сформулируем более мягко. Допустим, так: эти люди не должны предъявить кому-либо претензий на свои утраченные права и собственность ни в настоящем, ни в будущем.
— Прекрасно. Мы поняли друг друга, мистер Дэвис!
В тот день над Варшавой неожиданно прогремел гром. И сразу хлынул ливень. Огромная черная туча надвинулась на город со стороны Соколова, прошла над Охотой, Мокотовым, закрыла небо над Лазенками, Маршалковской, одним краем коснулась Старого Мяста и ушла за Вислу.
Дождь вымыл, освежил город и так же внезапно окончился. Снова засветило солнце, зачирикали примолкшие было воробьи.
Бронзовый Фредерик Шопен, сидя в кресле вечности в Лазенках, бесстрастно взирал на шумный город, кружившийся в вихре злотых и долларов между продажами и покупками.
По влажной аллее парка в Лазенках вялым, неторопливым шагом двигались двое. Один — высокий, худой, в потертых джинсовых брюках, в белой майке с этикеткой «Столичной» водки во всю грудь. Второй — ростом пониже, но такой же худой, изрядно потрепанный жизнью. Он косолапил и ежеминутно вытирал мятым платком блестевшую глянцем лысину. Из-под серого, видавшего виды пиджака выглядывала на свет такая же, как у высокого, майка с водочной этикеткой.
Элегантный поляк в широкополой техасской шляпе, в тени полей которой серебрились виски, шел им навстречу, держа в руке свернутый черный зонтик-тросточку. Поравнявшись с мужчинами, он коснулся пальцами края шляпы.
— Здравствуйте, панове. Вы из Союза? Я не ошибся?
Узнать русского в Варшаве совсем не сложно, и поляк не ошибся.
— Что там у вас новенького со вчерашнего дня? — спросил он с интересом и тонкой иронией одновременно.
— Что нового? — повторил вопрос лысый и ощерил зубы в улыбке. — Президент.
Поляк удивленно вскинул брови.
— Что, неужели Эльцын?
— Горбачев.
— Не понял, панове. Что же тогда изменилось?
— Изменился Горбачев, пан…?
— Ольшанский, — подсказал поляк.
— Так вот, пан Ольшанский, президент Горбачев у нас постоянно меняется в лицах. Утром он Генеральный секретарь и первый коммунист мира. Вечером — ни тот, ни другой. Поначалу всех зовет за собой на ставропольский путь, потом вдруг один сворачивает на польский…
— Не понял, панове, — в голосе поляка прозвучала обидчивая настороженность. — Что вы имеете в виду под польским путем?
