— Юлька, если ты чего надумала, так давай вместе.
— Чего — вместе? — не поняла я.
— Ну, не знаю. Вены вскроем или удавимся. Мне-то в принципе все равно, главное, чтобы вместе.
— Ты спятила, что ли? — разозлилась я, испытывая жгучий стыд, потому что как раз и размышляла, что легче проделать: вскрыть вены или удавиться.
— Только не делай вид, что ты об этом не думала, — ядовито сказала Машка, сморщив нос. — Имей в виду, куда ты, туда и я! — сказала весело, но абсолютно серьезно, а главное — убедительно. И я, не сходя с места, решила: с моей стороны страшное свинство — сначала втравить Машку в историю, а потом бросить здесь одну, и мысли о самоубийстве оставили меня раз и навсегда.
Спокойной нашу жизнь назвать было никак нельзя. Забот хватало, и сердечные проблемы отступили на второй план. Меня присмотрел начальник колонии, дядька лет шестидесяти, чем-то очень похожий на моего покойного дедушку. Эта похожесть смущала, и поначалу я даже предположить не могла, чего ему от меня надо. Машка предположила, что я похожа на его дочку или внучку, что вероятнее, а он человек хороший и изо всех сил мне сочувствует. Но шустрые девахи из нашего барака мигом объяснили, что к чему, а вскоре и от самого «дедушки» последовало недвусмысленное предложение. Чем бы все кончилось, одному господу ведомо: власть начальника против моего характера… Но дядя здорово поднаторел в прикладной психологии, и всяческим гонениям начала подвергаться Машка, а отнюдь не я. Как человек его положения способен усложнить жизнь обычной зэчке, объяснять не надо. Я могла избавить Машку от неприятностей, а для этого только и требуется… Что, собственно, меня останавливает? Любовь, о которой просили забыть? И я сделала выбор. Но почти сразу поняла, что свои силы переоценила. Не для меня все это. Лучше действительно удавиться. Но, вернувшись со своего первого «свидания», я застала Машку с таким опрокинутым лицом, точно по душе ей прошлись сапогами, и сделала то, чего сама от себя за минуту до этого никак не ожидала. Подмигнула и сказала весело:
— Теперь масло будем жрать килограммами. Считай, повезло. А дядька и правда неплохой.
Примерно так оно и оказалось. Начальство прониклось ко мне большой симпатией, нас перевели в первый барак, где условия были получше, а обитатели поспокойнее, вместо работы в мастерских мы занимались самодеятельностью или писали плакаты, которые, по замыслу нашего начальника, должны были пробуждать в сердцах стремление к лучшей жизни, а главное, к законопослушанию. В общем, сеяли в меру сил разумное, доброе, вечное. Потом нам исполнилось восемнадцать, и нас с Машкой перевели на взрослую зону. Нам опять повезло, а может, начальство расстаралось, но мы вновь оказались вместе. Как ни странно, там стало легче. То, что я профессорская дочка, никого не напрягало, народ встречался разный, иногда довольно занятный. Здесь меня приглядел начальник по воспитательной части, но на этот раз обошлось без воспитания, и устроились мы еще лучше, чем на малолетке: меня назначили помощником библиотекаря, Машку тоже не забыли, и вместо того, чтобы шить рукавицы, мы читали любовные романы и играли в драмкружке. А потом занялись танцами. Идея, как всегда, принадлежала Машке. В комнате отдыха был старенький магнитофон с одной-единственной кассетой: аргентинское танго. Кто до нас тосковал под нее и мечтал о страстной любви, мне неведомо, но я безгранично благодарна этому человеку, потому что кассета невероятно скрашивала нашу жизнь.
— Ты умеешь танцевать танго? — спросила Машка задумчиво, вслушиваясь в незнакомые слова.
— Ну, могу, — ответила я, не желая особо рекламировать свои таланты.
— Научи меня, — попросила она.
И я принялась ее учить. По несколько часов в день мы самозабвенно танцевали, отдаваясь музыке со всей страстью и забывая обо всем на свете, и вскоре достигли вершин мастерства. Благой порыв не остался незамеченным, нам предложили организовать что-то вроде кружка, и теперь каждый вечер три десятка женщин неумело повторяли одни и те же движения, и глаза их начинали гореть, а спины распрямлялись. Самодеятельность у нас с тех пор была на высоте, приезжее начальство приходило в восторг, а я под девизом «Нет предела совершенству!» с благословления все того же начальства давала уроки музыки, благо что пианино тоже нашлось. Потом был организован хор, в котором пели все желающие, и начальство могло быть спокойно за наши души. Надо отдать должное и моему новоиспеченному любовнику и его непосредственному начальству — они действительно относились к нам с большой симпатией, благодаря их усилиям, ходатайствам и самым радужным характеристикам мы покинули данное учреждение раньше, чем предполагалось. И вскоре вновь оказались в родном городе.
